Дядя самых честных правил 11 - Александр Горбов

* * *

Первым делом я поехал на завод к Кулибину. Два новых броненосца были как раз закончены и готовы к бою. Во дворе завода я нарисовал Знаки большого портала и вызвал Заболоцкого. Выдав капитану инструкции, как он должен действовать, я отправился на авиазавод. По моему приказу один из бипланов разобрали на части и погрузили в грузовой экипаж.

Но прежде чем я уехал, ко мне подбежал Черницын.

— Константин Платонович, возьмите меня с собой!

— Ваня, ты даже не знаешь, куда я собираюсь.

— Всё равно, — он махнул рукой. — Если вы под вечер забираете самолёт, то у вас точно что-то интересное планируется. Я не хуже пилотов Дмитрия Ивановича летаю, вы же знаете. И по картам ориентируюсь, и отремонтировать машину смогу, и собрать вам одному будет неудобно. Возьмите, Константин Платонович!

— Что, рутина заела? — я усмехнулся. — Ладно, залезай. Будешь в этой поездке моим пилотом.

Приехав на гасиенду, мы погрузили самолёт в телепорт вместе с немногочисленным багажом.

— Сбегай к опричникам, — велел я Ваньке, — пусть выдадут тебе пару «громобоев» на всякий случай.

Особой нужды в оружии не было, просто я хотел проститься без свидетелей с Таней, пришедшей меня проводить.

— Обещай, что будешь осторожен, — попросила она после долгого поцелуя.

— Буду, обязательно. Всего лишь туда и обратно, путешествие на пару дней.

— Знаю я твои путешествия, — она рассмеялась. — А потом или кто-то на десять лет пропадает, или императоры умирают.

Вернулся Черницын, и мы исчезли с ним во вспышке портала. Что бы Таня ни говорила, а я планировал вернуться раньше, чем она соскучится по-настоящему.

* * *

Управляющий московским особняком сделал вид, что совершенно не удивлён моему появлению. И даже когда мы собрали самолёт и подняли его в воздух для проверки, хранил непроницаемое выражение лица. Мол, если барин что-то делает, то так и надо, а его дело сохранять дом в целости и следить за порядком. Совершенно непробиваемый дядька! Не хуже хвалёных авалонских дворецких, славящихся своей невозмутимостью.

Погоды в Москве стояли далеко не такие, как в Ангельскогорске. Так что управляющему пришлось срочно искать нам зимнюю тёплую одежду. Но он так быстро это сделал, что я даже заподозрил, что он обладает даром предчувствия и заранее подготовился к нашему появлению.

Больше всего Черницына поразила смена времени суток — на Калифорщине, когда мы телепортировались, был уже поздний вечер, а в Москве стояло солнечное февральское утро. Нет, он теоретически знал о разнице во времени, но, столкнувшись с ней в реальности, слегка опешил. Кстати, из-за неё мне пришлось наносить на биплан отводящие глаза Знаки — нечего привлекать к нам лишнее внимание.

Загрузив немного съестных припасов, мы вылетели в сторону Петербурга. Самолёт вели по очереди, чтобы дать друг другу поспать. А по пути сделали несколько посадок, чтобы размять ноги и перекусить.

Уже к вечеру на горизонте показалась столица с поднимающимися в небо многочисленными дымами. Но далеко не все из них начинались из печных труб — в городе пылали многочисленные пожары, а в воздухе едко пахло перегаром эфира.

* * *

Я сделал круг над Петербургом, разглядывая происходящее на улицах. И увиденное мне крайне не понравилось. Город носил следы уличных боёв с применением магии. Кое-где они ещё продолжались: опричники в чёрном додавливали группки гвардейцев-преображенцев, совершенно не стесняясь в средствах. Грохотали выстрелы, визжали огненные всполохи и бухали «молоты». Даже мелькнула мысль, что мы опоздали.

Но, к счастью, Зимний дворец стоял нетронутый с поднятыми магическими щитами. А на Дворцовой площади расположились пушки, и гвардейцы подле них суетливо готовились к обороне.

Черницын давно проснулся и сидел притихший, с ужасом наблюдая за происходящим в городе.

— Ваня, слышишь меня? — крикнул я не оборачиваясь.

— Да, Константин Платонович.

— Сейчас сядем на крышу Зимнего. Зайдём внутрь, и ты останешься рядом с выходом на крышу. Держи, — я передал ему плоскую табакерку, переделанную в миниатюрный телеграфный аппарат. — Умеешь пользоваться? Я отстучу тебе, что делать. Но если начнётся пожар или ещё что, не жди приказа, поднимай самолёт и кружи над городом.

— А вы, Константин Платонович?

— Не переживай, я в любом случае выкручусь. Просто жди сигнала, где именно меня подобрать. Всё понял? Тогда начинаем.

Заложив вираж, я аккуратно посадил самолёт на крыше Зимнего со стороны Невы. Мы осторожно вылезли, прошли по обледенелой крыше и нырнули в лаз на чердак. Найти лестницу вниз не составило труда. Но едва я спустился по ней и открыл дверь, как увидел, что меня уже ждали.

— Добрый вечер, Константин Платонович.

Передо мной стоял Шешковский. Будто постаревший разом на десяток лет, с серым осунувшимся лицом.

— Я отведу вас в покои императрицы, — поклонился он.

Пока мы шли пустынными коридорами дворца, я успел с ним коротко переговорить.

— Как же вы упустили заговор, Степан Иванович?

Он нервно передёрнул плечами.

— Лучше не спрашивайте. Нынешняя служба не чета старой Тайной Канцелярии: тогда без нашего ведома и чихнуть никто не мог. А сейчас работаем только там, где укажут. На некоторых, кто всё это устроил, нам даже смотреть было запрещено.

— Сочувствую.

Шешковский криво улыбнулся.

— Вы не поверите, Константин Платонович, но я просто счастлив вас видеть. Теперь у меня есть надежда, что я проживу хотя бы ещё один лишний день.

— Почему вы сразу, как стало горячо, мне не сообщили?

Он тяжело вздохнул.

— Екатерина Алексеевна посчитала, что вы не откликнитесь на её просьбу.

— А сами вы не могли ко мне обратиться?

Начальник Тайной Экспедиции промолчал, но и без слов всё было понятно. В отличие от того же Шувалова, Шешковский был не самостоятельной фигурой, а верным псом императрицы.

— Прошу.

Он распахнул дверь предо мной. И едва я успел войти, как ко мне кинулась знакомая фигура.

— Константин Платонович, — императрица схватила меня за руку, — я так перед вами виновата! Прошу, спасите нас! Или хотя бы увезите отсюда моего сына!

Глава 41

Напоминание

Первым делом мне пришлось успокаивать Екатерину. Надо отдать должное императрице: она всегда старалась держать себя в руках и руководствоваться разумом, а не чувствами. Но в этот