Раскол - Рита Хоффман

потратить уйму времени и сил, но в конце концов корабли все же покинули бухту Утопленников. Во всем этом хаосе радовало одно: им удалось найти достаточно людей и не-людей, способных справиться с задачами команды судна. В основном среди них были те, кто жил у побережья Запретного Края и так или иначе взаимодействовал с моряками и кораблями, чинил их и потому отличал корму от фальшборта.

После того как Фария ударила в колокол и приказала отправляться спать, Мирай долго ворочался в подвесном гамаке, пытаясь не оглохнуть от храпа окружающих. Каюты оказались переполнены, но это скорее радовало, чем огорчало: они везут подмогу, армию, способную заклинать ветра, воду и Трое знают что еще.

Мирай выбрался из гамака и покинул каюту, мечтая только о том, чтобы побыть в тишине. За годы изгнания он привык оставаться наедине с собой, и это не тяготило его так, как прежде, когда он был наследником Большого Дома.

Дверь в капитанскую каюту оказалась приоткрыта, но он прошел мимо. Подглядывать? Это выше его достоинства.

Сделав несколько шагов, Мирай помедлил и вернулся к двери. Через узкую щель он увидел Фарию, лежавшую на тесной койке. В слезах.

Он проскользнул в каюту и сел на пол, поджав под себя ноги. Если Фария и удивилась, то виду не подала, только шмыгнула носом и продолжила лежать, глядя в одну точку.

Под мерное покачивание и шелест волн Мираю удалось задремать. Из сна его вырвал голос Фарии: она бормотала, глядя прямо перед собой, слезы оставляли дорожки на ее смуглых щеках.

– Мне казалось, что я вижу, как они идут по воде. Там, на пристани. Как думаешь, они нашли «Угрюмую Берту»?

– Уверен, – мягко ответил Мирай.

– Что их ждет за горизонтом?

Фария походила на ребенка, напуганного кошмаром. Мирай подполз ближе, снова уселся и протянул руку, чтобы сжать ее пальцы. На Чонгане это показалось бы ужасным нарушением этикета, но они уже нарушали эти глупые правила, там, в другой жизни, на мягком песке под светом когда-то яркого солнца. Он еще помнил вкус ее поцелуев, помнил, как изгибалось ее тело, как блестела потная кожа.

– Бескрайний океан и сундуки с золотом на каждом берегу, – прошептал Мирай.

– Думаешь?

Она икала. Ее нос опух, как и веки, а подбородок дрожал. И в мире не было никого прекраснее, никогда, такой женщины еще не рождалось – Мирай был уверен в этом.

Он совершил неслыханную дерзость: подался к ней и коснулся губами кончиков ее пальцев. Уважительно. С почтением. Так, как она всегда заслуживала.

– Расскажи мне про Соленого Бога, – тихо попросил он.

– И про Погребенную Нарраву? – Икнув, Фария вздрогнула.

– Про каждого. Я здесь. И я слушаю.

Глава 24

Внутренности выкручивало. Свернувшаяся в животе тьма пыталась вырваться, кусалась и поднималась к горлу. От голода дрожали ноги. Ромэйн смотрела на сцепившихся генералов, обхватив себя руками. От слабости она почти не могла двигаться, не то что вмешиваться в демонические разборки.

Нуада, которую притащил второй генерал, тоже стояла в стороне и затравленно рассматривала окруживший их унылый пейзаж. Ее лицо и тело испещряли символы – Ромэйн никогда не видела, чтобы жрицы так уродовали себя.

Поднялся ветер, красная пыль закружилась в воздухе. Нуада вскрикнула, попятилась, Халахэль же оттолкнул от себя второго генерала и приказал:

– Беги!

Ромэйн успела сделать всего несколько шагов – на ногах появились кандалы, она упала лицом в песок и закашлялась. Голод пульсировал и казался живым, он требовал немедленного удовлетворения, подавлял волю и подчинял. Все, о чем она могла думать, – кровь. Кровь и сущность.

– Ну наконец.

Перевернувшись на спину, Ромэйн приподнялась на локтях и уставилась на совершенно лысого высокого мужчину в легких темных одеждах. Широкие штаны, небрежно наброшенное на плечи подобие халата, тело, полностью покрытое татуировками, и большое золотое кольцо в носу – вот и все, что она успела разглядеть, прежде чем перевела взгляд на скованных черным металлом генералов, лежащих у его ног.

Халахэль оскалился, попытался встать, но цепи, обвившие его ноги, оказались слишком крепкими.

– Ублюдок, – прорычал он.

– Давно не виделись, Халахэль. – Мужчина окинул его безразличным взглядом. – Я даже рад, что ты выжил. И пробудился.

– Освободи меня!

– Ты производишь слишком много шума.

Он щелкнул пальцами, и на лице Халахэля появилась железная маска, закрывшая его рот. Второй генерал молчал, но время от времени всё же дергал цепи, будто проверяя их прочность.

Мужчина подошел к нуаде, тоже лежавшей на песке, склонился над ней и провел неестественно длинными бледными пальцами по ее щеке.

– Так вот какая ты…

Ромэйн показалось, что в его жестах сквозила какая-то извращенная нежность. Он разглядывал нуаду, словно диковинку, поворачивал ее лицо то одной стороной, то другой, затем зацепил когтем ворот широкой рубахи и попытался заглянуть под нее.

– Эй, Мормо, мог хотя бы представиться, – прохрипел второй генерал, с трудом вставший на колени.

– Тебе тоже нужен намордник, Гомиэль? – безразлично спросил высокий мужчина, даже не обернувшись.

– Ты пугаешь маленькую жрицу. Может, отойдешь?

Ромэйн внимательно посмотрела на генерала, и ей показалось, что тот всерьез беспокоится о нуаде.

– Ты справился со своей задачей. Я удивлен. – Мормо выпрямился и повернулся к Гомиэлю. – Признаюсь: я ставил на Лауриэль. Мормолика тоже. Так или иначе, теперь ключ и Верховная жрица в моих руках. Благодарю за службу, Гомиэль. А теперь – исчезни.

Прежде чем открывшийся кроваво-красный портал поглотил генералов, Ромэйн успела увидеть округлившиеся от удивления глаза Халахэля.

– А ты, дитя? – Мужчина подошел ближе и протянул руку. – Будешь упрямиться или позволишь мне проявить демоническое гостеприимство?

Ей хотелось укусить его. Вонзить зубы в шею и выпить досуха. Голод начинал контролировать ее мысли.

– Король Мормо, – представился демон. – А ты – часть ключа, застрявшая в слабой оболочке.

– Ромэйн, – прохрипела она.

– Ромэйн… – Король смаковал звучание ее имени. – Хорошо. Давай избавим тебя от этого.

Кандалы превратились в густую кровь, стекли по ногам и впитались в песок. Мормо легко поднял Ромэйн с земли, приобнял за плечи и торжественно произнес:

– Сегодня ты вернулась в Фату, а это значит, что совсем скоро то, к чему мы так долго готовились, свершится.

– Вернулась?..

– Часть ключа, застрявшая в тебе, успела прорасти. Разве ты не чувствуешь, что в тебе больше демонического, чем человеческого?

Мормо взмахнул рукой, и нуада, все это время сидевшая на песке, взвизгнула: кровавые струи, вырвавшиеся из песка, поставили ее на ноги. Такие же струи сковали ее кисти металлическими браслетами, соединенными цепью.

– Предосторожность, – пояснил Мормо, притягивая нуаду ближе. – Уверен, что мы договоримся, но пока тебе придется носить это.

Он обнял их обеих, прижал к себе, пригнулся, и Ромэйн услышала, как ломаются его кости и рвется одежда, а спустя несколько мгновений увидела тень огромных крыльев, распахнувшихся за его спиной.

– Не беспокойтесь, я доставлю вас в Черный Бастион. Постарайтесь не делать глупостей в воздухе.

Мормо взлетел. Его когти вонзились в бок Ромэйн, но она даже не дернулась, боясь, что демон выронит ее.

Взгляд скользнул по перепуганному лицу нуады: та вцепилась в Мормо, светящиеся, затянутые туманом глаза были устремлены на Ромэйн – в них застыл немой вопрос, мучивший ее саму: «Какого хрена происходит?!»

Они летели над изуродованным миром, напоминавшим кошмарные сны в бреду: красная пустыня сменилась болотом, заросшим огромными черными деревьями, на которых вместо листьев густо росли шипы. То там, то здесь Ромэйн видела огромные, висящие в воздухе кубы, обтянутые пульсирующей, пронизанной венами плотью. Русла пересохших рек разрезали измученную землю, по растрескавшемуся дну ползали мерзкие твари таких форм и видов, описать которые Ромэйн просто не могла. Разум отказывался верить глазам, в висках стучала кровь, и чем дальше летел Мормо, тем удивительнее и ужаснее становилась Фата.

Черные скалы, острые, вонзающиеся в низкие красные облака; столбы дыма, вихри, растянувшиеся от земли до пульсирующих небес; огромные летающие твари, издающие вопли, напоминающие крики детей, – Ромэйн казалось, что она лишится чувств, но разум сохранял удивительную ясность.