Из стали и соломы - Эрика Айви Роджерс

Она меня подставила. И это не сработало. – Голос Шарлотты сорвался. – Я хорошо справлялась. Пока Грандье не привел мою бабушку. Ее избили и заковали в цепи, тяжелые настолько, чтобы сдержать мужчину в три раза крупнее нее!

Монтень закрыл глаза и вздрогнул, словно ее слова причиняли ему физическую боль.

– Это моя бабушка, – продолжила Шарлотта и приблизилась к Монтеню так, что он больше не мог избегать ее взгляда. – Женщина, которая отправляла тебе пирожные и варенье. Женщина, которая перевязала твое колено после того, как мы забрались на то прогнившее дерево и ты упал…

Монтень вскинул голову, его серые глаза, пронизанные зелеными прожилками, напряженно впились в ее лицо.

– Ты помнишь.

Это был не вопрос, поэтому Шарлотта не ответила. Она в открытую встретилась с ним взглядом. Капитан Монтень спиной прислонился к стене и сполз по ней на пол, уперев локти в колени. Он провел руками по волосам, а затем спрятал лицо в ладонях.

– Разумеется, я помню, – сказала Шарлотта. Пусть он не заслуживал объяснений, она не смогла промолчать. – Мне понадобилось время, чтобы вспомнить. Ты взял себе новое имя. Мы оба изменились.

– Изменились, – согласился Монтень и откинул голову, затылком прислонившись к стене. – И в то же время нет. – Он молчал так долго, что Шарлотта начала гадать, не уснул ли он, но затем капитан прошептал: – Я все еще боюсь темноты.

Шарлотта присела на край узкой кровати, чувствуя себя ничтожно жалкой. Его признание сломило что-то внутри нее, и слова полились наружу прежде, чем она сумела остановить их.

– Я должна сражаться с тьмой, – сказала она трясущимся голосом. – Но я не справляюсь. Я все потеряла.

Шарлотта наблюдала, как последние солнечные лучи пронеслись над горами, пока слезы беззвучно катились по ее щекам. Без золотого сияния солнца в маленькой комнате стало холодно, несмотря на разожженный в камине огонь.

– Боги, Сэнд, – напряженным голосом произнес Монтень и прочистил горло. – Все, что ты потеряла, – это моя вина. Я так отчаянно желаю обратить все вспять.

Она встретилась с ним взглядом и покачала головой из стороны в сторону.

– Это неправда.

Монтень поджал губы, затем открыл рот, но вновь закрыл, признавая поражение.

– Я знаю, тебе хотелось бы, чтобы все сложилось по-другому, – продолжила Шарлотта. – Хуже всего то, что все еще может сложиться по-другому. Ты мог бы вновь стать тем мальчиком, но не сделаешь этого. Ты навсегда останешься верен красному.

Шарлотта закинула ноги на кровать, повернулась к Монтеню спиной и легла. Тяжесть нарастала в ее груди, сердце билось все сильнее, а дыхание вырывалось из груди судорожными хрипами. Ее слезы не скоро остановятся. Поэтому, наплевав на то, кто находится рядом, Шарлотта позволила себе разрыдаться.

Она закрыла глаза и увидела Уильяма – он был слишком юн, чтобы унаследовать роль отца, но старался наилучшим образом справляться со своими обязанностями. Он устраивал для нее волшебные дни рождения. Шарлотта вспомнила и те случаи, когда он проявлял себя не лучшим образом: принижал ее идеи или дразнил вместо того, чтобы поддержать. Но даже в худшие дни Шарлотта никогда не сомневалась, что Уильям любит ее.

Было так глупо с ее стороны мечтать о месте в Ордене. Всхлип вырвался из ее горла, когда Шарлотта признала, что быть напарницей Стража – довольно дерьмовая ответственность. Пусть она ни за что не откажется от своей связи с Уортом, Шарлотта все равно отчаянно скучала по дням, которые проводила в своих рощах, упокоевая мертвецов.

Как и Уильяма – как и ее отца, – этих рощ больше не существовало.

Отец Шарлотты знал бы, что надо делать. Он бы спас Уильяма. Он бы разбудил Уорта и сохранил свою семью и дом в безопасности. Затем он отправился бы в столицу, точно зная, как все исправить.

Но в глубине души Шарлотта понимала, что в ее воспоминаниях Джонас Сэнд был куда более внушительной фигурой, чем в реальности, а соответствовать идеалу, соревнуясь с надуманным образом, было слишком сложно. Она пыталась. Она наверняка продолжит пытаться. Но потерпит неудачу, как из раза в раз случалось прежде.

– Сэнд.

Голос Монтеня раздался слишком близко. Шарлотта распахнула глаза и увидела, что он на коленях стоит рядом с кроватью.

Он обеими руками потянулся к ней, но остановился, словно точно знал, что его прикосновению она не обрадуется. Его лицо исказилось от боли, и он закрыл глаза, дыша через нос.

– Сэнд, – вновь начал он. – Что я могу сделать?

Шарлотта почти рассмеялась, но вместо этого с ее губ сорвался всхлип. Разве он не понимает, что уже достаточно натворил?

– Отойди от меня, – попросила она, испытывая отвращение к самой себе из-за того, как слабо прозвучал ее голос.

Она даже не могла заставить себя закричать на него.

Капитан покачал головой.

– Я спрашиваю не из вежливости, – выдавил он сквозь крепко стиснутые зубы. – Мне нужно, чтобы ты почувствовала себя лучше.

Монтень так сильно вцепился пальцами в одеяло, что побелели костяшки пальцев. Шарлотта причиняла ему боль. Эта связь между ними, его боль и ее способность дарить надежду – в это мгновение они поменялись местами. Ее печаль потоком лилась наружу, грозя захлестнуть его с головой. Пусть он пытался убедить ее, что им движет эгоизм, связь между ними не могла лгать. Ему было невыносимо видеть ее терзания.

Но Шарлотте это не нужно. Ей было плевать на то, что Люк де Монтень находится в смятении. Ей плевать, что что-то внутри него взывает к ней. Плевать, что он, казалось, готов сделать что угодно, лишь бы остановить ее слезы. Она отчаянно хотела, чтобы ей было плевать.

Но она не могла не задаваться вопросом, почему их история не сложилась по-другому. Кем мог бы стать этот измученный мальчик, если бы никогда не покинул безопасное убежище фруктовых рощ?

Их взгляды пересеклись, и в глазах Монтеня она увидела жестокую правду их общего горя. Ее боль была его болью. Все, что она оплакивала, он оплакивал не меньше. Люк де Монтень по-прежнему был тем испуганным ребенком, которому она подарила щенка. Обстоятельства заставили его запереть этого мальчика под маской стального контроля и заученного равнодушия.

Слезы продолжали течь по ее лицу, но теперь Шарлотта плакала не из-за себя. Эти слезы она проливала из-за Лео Уошера – милого, обаятельного мальчика, который боялся темноты.

Шарлотта села, и Монтень заглянул ей в глаза. На его лице тоска смешивалась с замешательством, отчего сердце Шарлотты забилось чаще. Его взгляд не дрогнул, когда он потянулся и обхватил ее пальцы своими. Тепло объяло руки Шарлотты, и связь между ними заискрилась, а затем угасла, словно выдохнув от облегчения. Мозолистый палец Монтеня скользнул по костяшкам Шарлотты, и по его щеке скатилась одинокая слеза. Затем капитан отстранился, будто прикосновение обожгло его, и резко поднялся на ноги. Из-за его внезапного бегства душа Шарлотты натянулась, словно тетива лука, и, когда Монтень собрался отвернуться, она вскочила с кровати и подалась ему навстречу.

Обеими руками сжала ворот его красного мундира, притянула к себе и…

Поцеловала.

Монтень пошатнулся и всем своим весом впечатал Шарлотту в стену рядом с кроватью. Их зубы столкнулись, прежде чем он сумел восстановить равновесие, но вместо того, чтобы отстраниться или оттолкнуть ее, капитан оперся руками в стену.

И с отчаянным рвением ответил на поцелуй.

Слезы Шарлотты смешались с соленой влагой на щеках Монтеня. Она прикусила его нижнюю губу, и он ахнул, но затем подавил свой всхлип, ответив ей тем же. Их энергия переплелась, тянулась друг к другу, накатывала – не тьма и не свет, странные мрачные сумерки. Шарлотта чувствовала его страх и хотела утешить его, но ее собственная горечь была слишком сильна. Она давила на них обоих, и они опустились на пол, коленями погрузившись в ковер.

Это было сумасшествие.

Но им было дано всего мгновение, и будь Шарлотта проклята, если позволит украсть у них это мгновение, как было украдено все остальное.

Она провела