Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

– Долг всех тех, кто живет свободно, сражаться за своих собратьев, страдающих от тирании и угнетения! – страстно провозгласил Тан Каруконо, озирая собравшихся министров и генералов: дескать, попробуйте только со мной не согласиться.

Обе стороны взывали к авторитету почтенных философов ано.

Разве не говорил Кон Фиджи, что «главным стремлением мудрого политика должен быть мир»? Война против льуку противоречит принципам морализма.

Но позвольте, не тот ли самый Кон Фиджи утверждал также, что «воистину добродетельный муж не должен укреплять стену, возведенную рабским трудом»? Платить льуку за мир не согласуется с постулатами морализма.

Так-то оно так, но вот Поти Маджи, лучший ученик Кона Фиджи, провозгласил, что наиглавнейшей добродетелью моралиста является забота о простом народе. Война же ведет к тому, что брат разлучается с братом, а муж с женой, поля и рыбачьи запруды пустеют, поскольку земледельцы и рыбаки уходят сражаться. Война – это смерть, увечья, кровопролитие. Ратовать за войну – значит обращаться с народом как с хворостом для костра, разведенного во славу трона. Война противоположна благосостоянию тех, кто лишен голоса и власти, а стало быть, абсолютно безнравственна.

Эй, погодите-ка! Вообще-то, Поти Маджи также говорил, что будет ошибкой считать единственной заботой простого народа стремление к выживанию. Справедливость, будучи высшим принципом существования, имеет также и больший вес в качестве аргумента. Бросить обитателей Руи и Дасу страдать под игом льуку, чтобы остальная часть Дара могла купаться в купленной дорогой ценой роскоши, – это проявление малодушия и эгоизма, не свойственных нашему народу. Выступать против войны – значит вынуждать безголосых хором стенать о несправедливости и обрекать безвластных сносить угнетение. Вот это уж совершенно точно безнравственно.

Три дня бушевали споры на официальном собрании двора, и, хотя в ходе дебатов произносилось множество речей, все понимали, что настоящее соперничество разворачивается не на сцене, а за кулисами. Каждый новый день мира, купленного уплаченной льуку данью, означал еще один день, укрепляющий власть императрицы Джиа (и еще один камушек, мостящий принцу Гимото извилистую дорожку к трону в качестве ее фаворита). Чтобы взять бразды правления в свои руки, Фиро должен был решительно потребовать развязать войну, которая позволит ему преодолеть подвластную Джиа разветвленную бюрократическую систему и стать императором Монадэту не только номинально, но и фактически.

Подразумевалось, что премьер-министр Кого Йелу, будучи архитектором возведенного императрицей Джиа величественного государственного здания, обязан стать предводителем миротворцев, тогда как секретарь предусмотрительности Дзоми Кидосу, главная союзница императора при дворе, должна выдвинуться на роль лидера партии войны.

Как ни странно, но и Кого, и Дзоми оба хранили во время дебатов молчание, не высказываясь ни за ни против. Пока императрица Джиа председательствовала на заседаниях, позволяя обеим сторонам провозглашать свою позицию, Фиро по-прежнему оставался в горах Висоти, отказываясь явиться в столицу и открыто противостоять регенту.

Наконец императрица Джиа нарушила свое продолжительное молчание.

– Решение отправляться на войну или искать мира не из тех, что легко принять. Император Рагин говорил, что при принятии любого решения первейшим критерием должно служить благо народа Дара, а следующим по значимости – устойчивость трона. И только если прочие факторы уравновешивают друг друга, могут быть приняты в расчет предпочтения персоны, на этом троне сидящей.

Спорящие чиновники и генералы с досадой переглянулись. Императрица процитировала комментарий Поти Маджи к весьма пространному трактату Кона Фиджи «Справедливый монарх». Но апеллировать в такой момент к великому мудрецу (пусть и через слова Куни Гару, имевшего привычку толковать высказывания древних мыслителей весьма оригинальным, нетрадиционным способом) означало все равно что вообще ничего не сказать: обе стороны могли привести эту цитату в поддержку своей позиции.

– Однако народ Дара – не однородное общество, – продолжила императрица. – Когда на одной чаше весов интересы меньшинства, а на другой – большинства, меньшинство должно уступить.

После того как первоначальное ошеломление прошло, по Большому залу для приемов побежали жадные шепотки, подобные шороху осенних листьев на ветру.

Когда дебаты возобновились, тональность их разительно переменилась. Речь императрицы обозначила конфликт ратующих за мир и за войну партий как противостояние между интересами населения главных островов и обитателей Неосвобожденного Дара.

Сердца Тана Каруконо, Пумы Йему и других полководцев наполнились отчаянием. Возможно ли, чтобы стремление обитателей двух островов обрести свободу было принесено в жертву желанию населения остального архипелага Дара жить в безопасности и достатке? Попросту предложив мерило, дабы взвесить значимость предложений каждой из партий, императрица предрешила тем самым исход дискуссии.

Между тем два необычайно влиятельных в Дара человека, премьер-министр Кого Йелу и секретарь предусмотрительности Дзоми Кидосу, по-прежнему в безмолвии стояли по обеим сторонам Большого зала для приемов. Хотя вокруг продолжалось оживленное обсуждение, они избегали встречаться друг с другом взглядами.

Отправленный Дзоми почтовый голубь доставил вести о новом мирном договоре императрицы с льуку в деревушку Тиро-Козо: там, в долине глубоко в горах Висоти, располагался тайный лагерь императора Монадэту.

Дочитав письмо Дзоми, Фиро поднес его к свече и смотрел, как пламя охватывает шелк, а восковые логограммы оплывают и сливаются, превращаясь в бесформенное пятно.

Фиро намеренно не поехал в Пан в момент кризиса. Дворец был для императрицы Джиа все равно что башня в игре в дзамаки, причем она заранее тщательно расставила все фигуры для предстоящей партии. Прямое столкновение, рассудил молодой император, принесет в данном случае больше вреда, чем пользы.

Но за стенами замка имелась более просторная доска дзамаки, а сам Фиро напряженно трудился на протяжении двух последних лет, как в Тиро-Козо, так и за ее пределами. Все это время Дзоми Кидосу и Тан Каруконо тайно учили императора, помогая ему расставлять свои фигуры.

На ум Фиро пришло стихотворение Ра Оджи, весьма почитаемого основателя школы Потока:

В Даму алая птичка фаэдо живет, Три года, в снегах бесконечных, она не поет. Но раз поутру ее голос плывет, Вещая про солнца скорый приход. Тогда замирает природа тотчас И слышится только фаэдо глас.

Даже при наличии самых лучших советников, вести игру – задача государя. Готов ли он вылупиться из кокона напускной незаинтересованности? Сколько можно выжидать, когда наступит его время?

Каковы последствия избранной им тактики? Фиро призадумался. Два года тому назад Дзоми согласилась помочь императору Монадэту создать свою личную армию. Ему многого удалось достичь за это время, но он до сих пор находился в положении более слабого противника. Правда, с каждым днем ситуация менялась к лучшему. Получается, что время работает на него?

Однако, выплачивая льуку по новому договору вдвое больше дани, Дара поможет завоевателям тоже