Река Великая - Максим Николаевич Николаев

сгорел, и наша община им отстроиться помогла. Дальше так и жили. То свечу на бумаги или на скатерть уронят, то, глаза заливши, за печкой не уследят, то мальчишки из соседней деревни из озорства халупу их подпалят. В последний раз уже в перестройку кто-то им красного петуха пустил. Старый Михалап тогда целую «Газель» списанного ДСП привез в монастырь с мебельной фабрики в Пскове.

— А еще община, говорят, раньше где-то под Новгородом была на Волхове…

— В Чешуино, — подсказал Невзор. — Она погибла при императоре Петре. Когда по его указанию проводили всероссийскую перепись, то в ревизской сказке, описи то есть, что-то подозрительное подьячие разглядели. Из Новгорода учетчик в село приехал, а потом и офицеры из тайной канцелярии, так полиция при царях называлась. Всех людей в Чешуине от мала до велика собрали и под конвоем в новую столицу повели. Что с ними стало там, неизвестно. Наша община с ними издревле связь держала. Когда из Чешуина вести доходить перестали, старейшина на коня сел. На месте села он нашел пустое селище, а о том, что случилось, ему местные рыбаки поведали.

— Волхов не восстал?

— Восстал, а как же. Немало люда в селениях по реке погибло.

— А в Новгороде?

— От Чешуина до него шестьдесят верст по реке. Крови деревенских рыбаков хватило нашему отцу лютому, чтобы гнев свой утолить. Это не то, что при крещении было, когда стольное капище повергли. А еще раньше Новгорода Псков пострадал: свою вотчину княгиня Ольга вперед всей Руси крестила. В Смоленске, в Полоцке, в Киеве, в Чернигове текла кровь славянская рекою великой. Не писали об этом в христианских летописях, но в народной памяти страх остался. Прежде реки-кормилицы ласково звали, а после крещения имена ругательные стали давать: то Дрянь, то Высса. Пачковка вон рядом с Печорами еще есть.

Невзор наклонился за поленьями, которые горкой были сложены перед печкой.

— А куда идолов древние крестители дели? — спросила дочь.

— Церкви передали, а те — на свои святые нужды пустили: оклады для икон, подсвечники, кресты из золота этого отливали. Потом и купола им же стали крыть.

Услышав чирканье спички, кошка Искра на лежаке подняла голову и с печи с неодобрением поглядела на хозяина.

— А общины, где идолы целы, еще остались на Руси?

Невзор ничего не ответил дочери, подождал немного, пока пламя разгорится, и, не разворачивая, положил священные гусли в печь. Пленка закипела на поверхности дерева, золотые струны беззвучно лопались одна за другой. Нехотя дочь отдала старинную книгу, которую Невзор потянул у нее из рук и просунул в пышущее жаром устье. Береста занялась с сердитым треском.

* * *

Директор артели «Садко» Людмил Пересветович Асич скончался в машине скорой помощи по дороге из монастыря в больницу. Остальные участники нападения погибли на месте. В то же утро в деревне допросили Невзора Асича, младшего брата директора, и вдов погибших. Но за тысячу лет молчать в Ящерах худо-бедно научились, и мотив, который побудил четверых взрослых мужчин и одного подростка ворваться среди ночи с холодным оружием в православный монастырь, так и остался невыясненным.

В планшет Гринспона тоже не удалось заглянуть ни псковским следователям, ни британским. Наутро при ходатайстве британского консула миллионеру вернули вещи, а после допроса в ФСБ вместе с переводчицей отпустили на родину.

Бетти готова была порвать в клочья псковскую полицию. Только когда ей сообщили, что молодой лейтенант, который вел с ней переписку, погиб от рук проблемных деревенских сектантов, шеф-инспектор выразила соболезнования и немного поутихла.

Сюрпризом для следствия стала встреча в ночном монастыре с отцом Александром из фонда «Верочка». Мошенник явно имел отношение к сделке, хотя отрицал это. На вопросы замначальника ОБЭП Ильменя он отвечал, что ночью ему позвонил волонтер фонда инок Нектарий, по паспорту Алексей Сергеевич Пальцев, и молил приехать в монастырь. На вопрос священника, зачем это нужно, волонтер не ответил, но уверял только, что дело срочное.

Полицейские не обнаружили ночных входящих звонков в распечатке разговоров с телефона отца Александра и не поверили ему, но со всей внимательностью отнеслись к показаниям Алексея Пальцева, которого нашли перепуганным до смерти в подвале монастыря. Бывший рецидивист, а теперь инок Мирожского монастыря, рассказал, что Александр на днях принес в обитель картонную коробку, велел спрятать ее в подземелье и не открывать. Когда появились иностранные продавцы, коробки на месте не было. Перед англичанами отец Александр списал пропажу на Нектария и, когда они ушли, собрался будто покончить с ним тут же, в подземелье, но услышал снаружи полицию.

Кроме прочего, монах признался, что знал о мошенничестве с базой «Гамма» с самого начала и передавал деньги от одного директора к другому, но себе не брал ни копейки.

— Почему вы не рассказали об этом раньше? — в кабинете для допросов к нему обращалась помощница замначальника ОБЭП Ильменя, невзрачная блондинка лет тридцати в очках с тонкой оправой.

— Отец Александр угрожал обратно на зону меня отправить, и не было повода ему не поверить, — пролепетал в ответ на ее вопрос Леха Палец. — Знакомства в УФСИН у него крепкие еще с тех пор, как в колонии нашей в Серёдке служил. С начальником всё время вместе чаевничали.

— Вы, Ефремов, это подтверждаете?

— Лжет гаденыш!

Следователь строго посмотрела на отца Александра, в миру Александра Никитича Ефремова, подозреваемого по ст. 159 УК РФ ч. 3 в мошенничестве в крупном размере. С проворовавшимся и отлученным от прихода батюшкой никто давно не церемонился. Тот, в свою очередь, на очную ставку явился не в рясе, а в бежевом костюме, что был ему немного мал. Волосы с бородой он постриг, и выглядел совершенно по-светски.

Девушку-следователя раньше Александр не встречал: все допросы вел лично замначальника ОБЭП Ильмень. Теперь ей пришлось импровизировать роль злого полицейского, а Ильмень в расстегнутом кителе, из-под которого торчал огромный живот в форменной синей рубахе, молчал на другом краю стола и только иногда при ответах священника равнодушно хмыкал. Рядом с ним на уголке пристроился лысый майор Копьев — тот, что арестовывал Александра в Мирожском монастыре. Он был из другого ведомства, сидел тихо, и непонятно, зачем вообще явился.

— С каждой суммы я ему четвертину отсчитывал!

— Предлагалось мне, но я ни копейки не взял.

— Ефремовым предлагалось?

Нектарий перевел взгляд с разгневанного Александра на девушку-следователя:

— Им, матушка. А когда я предложение его беззаконное отверг, то он меня стращать колонией начал.

В колонии строгого режима в Серёдке контингент был разве что немного праведней, чем в самой преисподней, но