Наследник Воли - Александр Горин

входить в сознание и проводить «чистку». В моем старом мире это означало работу с пси-вирусами и ментальными заражениями. Здесь же это оказалось идеальным инструментом против чужеродного влияния.

Принцип тот же: найти инородную ментальную структуру, изолировать ее и аккуратно «выжечь», минимизируя ущерб для носителя. Именно так я уничтожил первую закладку в сознании Владимира — не грубым ударом, а точечным вмешательством.

Плюс «Психометрия» в активном режиме, которую я только что применил в библиотеке для считывания ментальных следов с архивов.

Но самым ценным приобретением стал «Безмолвный Шаг», которому научил меня Тихон. Я посвятил его отработке все оставшееся время.

Техника Сурова была гениальной в своей простоте. Правильное слово для нее — растворение. Я учился понижать собственный ментальный резонанс, сводя его к фоновому шуму, к тихому шепоту, который тонул в общем гуле мира. Сначала получалось неуклюже, всплески воли выдавали меня, но с каждым разом я мог удерживать состояние тишины все дольше. Это был фундамент, на котором я должен был построить все свое пребывание в этом мире.

Когда первые лучи солнца упали на пол моей комнаты, я открыл глаза. Я был готов. Физически истощен, но ментально собран. Арсенал был проверен, слабые места изучены, тактика выстроена. Оставалось только применить все это на практике.

У входа меня ждал скромный экипаж — простая, но крепкая карета, запряженная парой выносливых лошадей.

Дорога до имения Багрецовых заняла несколько часов. Я провел их в молчаливой медитации, отрабатывая «Безмолвный шаг» до автоматизма, сводя свое ментальное присутствие к абсолютному минимуму.

Имение Багрецовых предстало перед нами как огромный комплекс из белого камня. Не постройка, а крепость. Высокие стены, остроконечные башни, массивные ворота. Оно дышало богатством и уверенностью, которая давно покинула дом Нестеровых. Здесь чувствовалась сила традиций, денег и связей.

Нас встретил ворот старший дворецкий — сухопарый высокий мужчина с холодными глазами.

— Ярослав Нестеров? — произнес он с безупречным, но безразличным поклоном. — Вас ожидают. Пожалуйте.

Я уверенным шагом зашел в приготовленную для меня ловушку.

Глава 4

Меня провели через череду строгих, богатых залов. В воздухе витал запах старого камня и воска. Каждая деталь, от массивных дубовых панелей до лаконичной бронзовой фурнитуры, говорила о силе и богатстве. Выставляют напоказ. Классическая демонстрация статуса.

Мое эмпатическое поле, сжатое в тугой клубок техники ментального скрытия «Безмолвный шаг», регистрировало фоновый ментальный гул усадьбы, уверенный и спокойный, несущий отпечаток многовекового владычества.

Дворецкий остановился перед высокими двустворчатыми дверьми из темного дерева.

— Господин Багрецов ждет вас в кабинете.

Двери бесшумно распахнулись. Кабинет оказался просторным помещением с высоким потолком, он больше походил на операционный зал, чем на личные покои.

У камина из черного мрамора стояли трое.

И первое, что обрушилось на меня — тяжелый, безмолвный зонд старшего Багрецова. Целенаправленный и плотный поток чужой воли, который проигнорировал все поверхностные слои сознания и сразу устремился вглубь, вглубь, к самому фундаменту, к тому, что было зашито в крови и клетках. Сканирует гены.

Тактика. Позволить генетическому сканированию состояться. Стратегия: показать ровно столько, сколько они хотят увидеть — спящий потенциал, пригодный для использования.

Я сделал несколько шагов, остановился на точно выверенной дистанции и ослабил «Безмолвный шаг» на глубинном, клеточном уровне. Я позволил его зонду коснуться энергетического каркаса этого тела, его врожденного потенциала Уз. Пусть он увидит спящий, но мощный фундамент. Этого хватит, чтобы признать меня годным к ассимиляции.

Решение: сыграть роль ценного актива. Дать им уверенность, что они контролируют ситуацию. Это лучшая маскировка.

Лишь после этого, отведя часть внимания на поддержание контролируемой утечки, я позволил себе оценить Багрецовых.

Гордей Семенович Багрецов. Он был чуть ниже меня ростом, но гораздо шире и массивнее. Глубоко посаженные серые глаза цвета мокрого камня смотрели на меня с холодным, безразличным любопытством ученого, рассматривающего букашку под микроскопом. На нем был темно-бордовый кафтан из плотного бархата, на его мощных пальцах я насчитал три перстня с крупными, темными камнями.

Его воля ощущалась как монолит. И сейчас этот монолит излучал тончайший, невероятно сфокусированный луч. Он не просто оценивал мою силу, он пытался прочитать саму мою наследственную память, пробудить и каталогизировать генетический потенциал, заложенный в крови Нестеровых.

Агриппина Петровна стояла рядом с мужем, ее поза была образцом аристократической выдержки. Худощавая, с ледяной, почти неестественной красотой, которую не скрывали ни легкие морщины у глаз, ни строгий пучок седеющих волос. Ее платье глубокого синего цвета было сшито из тяжелого шелка, его высокий воротник и длинные рукава скрывали все, кроме кистей рук с длинными, острыми пальцами.

Ее ментальное поле было подобно узору из ледяных шипов. Пока ее муж сканировал кровь, она сканировала мою социальную оболочку. Взгляд Агриппины Петровны, холодный и пронзительный, скользнул по моему скромному кафтану, и я буквально почувствовал, как он проводит безжалостный анализ качества сукна, аккуратности швов, всего, что могло выдать бедность или дурной вкус. Я был для нее потенциальным пятном, которое следовало либо отчистить, либо выбросить.

И Лада. Она стояла чуть поодаль, у самого камина, словно стараясь затеряться в тени родителей и в складках тяжелых портьер. Воспоминания Ярослава нарисовали образ тихой, бледной девицы, но реальность оказалась иной.

Ее платье скромного песочного цвета было простым, но мягко очерчивало стройный стан. Темные волосы, убранные в ненавязчивый узел, оттеняли белоснежную кожу. Но главное — глаза: большие, цвета весеннего неба, в которых светился живой, пронзительный ум. Осанка была безупречной, в каждом движении ощущалась скрытая грация.

Меня на мгновение пронзило что‑то острое и давно забытое — смутное осознание ее внутренней и внешней гармонии. Но я тут же опомнился. Эмоции — это уязвимость. Работаем дальше. Анализ внутреннего состояния.

А вот это интересно. Ее ментальное присутствие казалось запертым — словно родник, заключенный в гранит. Я ощутил огромный потенциал, сдавленный невидимыми оковами. И в глубине ее сознания теплился приглушенный, но подлинный интерес, направленный на меня. Однако за этим интересом таилось нечто иное — неестественное, звенящее спокойствие, за которым угадывалась опасность иного порядка. Природу этой опасности я пока не мог определить.

— Ну, вот и наш гость, — раздался низкий, нарочито медленный голос Гордея Семеновича. Он не сделал ни шага навстречу. — Подойди поближе, Ярослав Григорьевич. Давно не виделись.

— Гордей Семенович. Агриппина Петровна. Благодарю за приглашение в ваш дом, — мой голос прозвучал ровно, без подобострастия и вызова.

Собственное достоинство. Никакого страха. Я слегка склонил голову в сторону Лады.

— Лада Гордеевна, — ей отдельное приветствие. Она — не часть мебели, пусть запомнит.

В глазах Гордея Семеновича мелькнуло молчаливое удовлетворение