Полюс Доброты - Мила Бачурова

«Страшно, правда? — они смотрели вниз, Олеся и Герман. — Но ты уже можешь туда смотреть и не отворачиваться. Ты одолела свой страх. Ты молодец, Олеська!»

Герман протянул ей руку и крепко пожал. А она, как дура, заревела, уткнувшись Герману в плечо... Как же давно это было.

***

Олеся шла по краю пропасти.

«Ты легче меня. С тобой тем более ничего не случится»....

Она — легкая, гибкая. И она одолела свой страх. Перейти пропасть — да тьфу! Олесе показалось, что Герман снова протянул ей руку, как тогда, в детстве. И она пошла навстречу этой руке.

Шаг. Еще. Шагнуть — приставить ногу. Фигня, а не пропасть, видали хуже.

Уф-ф, закончилась.

Олеся добралась до широкого участка. Расправила плечи. Почувствовала, что ноги все-таки дрожат... Ерунда, бывает. Скоро пройдет. Рука машинально поправила винтовку, потянулась к фляжке на бедре.

Пережитый страх отключил чутье. Чужой запах Олеся почувствовала слишком поздно.

Кирилл

— Твоя женщина убила невинного человека. Мать Доброты не допускает вмешательства в жизненный путь. Твоя женщина должна умереть.

Они стояли на площади перед домом Шамана, в том месте, где обычно население поселка исполняло псалмы. Все трое: Кирилл, Джек и Олеся. Местные тоже собрались на площади — пришли, должно быть, все, Кирилл и не подозревал, что в поселке так много жителей.

Площадь нарядно освещали масляные фонари. С неба медленно, торжественно падали снежинки, с гор принесло первый в этом году снегопад. Кирилл догадывался, что долго снег не пролежит, растает, но пока всё вокруг было укутано красивым белым покрывалом. Почти как дома...

Кириллу не позволили перемолвиться с друзьями ни словом. От перевала до самого поселка их вели, по-прежнему удерживая с двух сторон. Рты завязали всем троим, поумнел Шаман.

Развязал рот только Олесе. Сейчас.

— Я предлагаю тебе добровольно выпить напиток ухода. — Шаман обращался к Олесе. Кивнул на Ангелину, та держала в руках широкую глиняную чашу. — Позвольте ей говорить.

Охранник вынул кляп у Олеси изо рта.

— Ты согласна с тем, что совершила преступление? Что загубила невинного?

Сколько «невинных» напало на Олесю, ожидая в засаде у пропасти, Кирилл не знал. Но подозревал, что не меньше двоих, с двумя она бы справилась.

Олеся молча мотнула головой.

— Ты зарезала человека. — голос Шамана звучал по-прежнему мягко, но от этой мягкости становилось жутко. — Вонзила нож в живую человеческую плоть.

Значит, выстрелить не успела, — понял Кирилл. Гонцы Шамана навалились и скрутили — раньше, чем Олеся их почуяла. Отбивалась ножом. Сколько же их было, если раскидать не смогла?! Не один-два, бросившихся в погоню и сумевших догнать, это точно. Видимо, то были предупрежденные Шаманом — на случай, если мы не станем есть отравленную клубнику — жители следующего на пути поселка. Нас ждали, караулили в засаде. Но почему же Олеська их не почуяла?.. Почему?!

— Ты лишила жизни достойного человека, — продолжил Шаман. — Его жены скорбят. — Он вскинул руку. Из толпы синхронно выдвинулись две женщины. В длинных платьях и накидках, подбитых войлоком, головы вместо «летних» косынок повязаны теплыми платками. Женщины были удивительно похожи друг на друга, Кирилл подумал, что разнообразием вкуса их покойный супруг не отличался. — И еще одного человека ты серьезно ранила.

— Зато остальные молодцы. — Олеся говорила, вывернув голову под странным углом и прижав ее к плечу — по-другому давить себе на горло не могла, не позволяли связанные за спиной руки. Голос звучал неестественно, гулко. — С бабой справились.

— То есть, ты не признаешь свою вину?

Олеся мотнула головой. Выпрямилась, дерзко глядя в глаза Шаману:

— Нет.

— Что ж, ты выбрала сама. Того, кто станет твоим убийцей, определит Мать Доброты.

По толпе прокатился ропот. Люди переглядывались. Вытягивали шеи — должно быть, пытались вычислить того, на кого укажет Мать. Шаман поднял руку, останавливая шум. Будто взмахнул волшебной палочкой — через мгновение установилась мертвая тишина. И в этой тишине Кирилл шагнул вперед.

Нога шагнула сама, Кирилл вдруг с ужасом понял, что тело ему больше не принадлежит. И даже закричать от ужаса он не может.

Шаг. Еще один.

Кирилл, пытаясь сопротивляться и понимая, что это бесполезно, на ватных, подламывающихся ногах доковылял до Олеси.

— Мать Доброты сделала свой выбор, — объявил Шаман.

Кириллу развязали руки. Сознание было ясным, он четко понимал, что делает. Но тело ему не подчинялось.

Ангелина вложила в руку Кирилла метательный нож. Возможно, его собственный. А может, Олеси или Джека — в поселке Шамана таких не водилось.

Кирилл встретился с Олесей глазами. Попытался замотать головой, крикнуть: «Нет!», но даже шея и связки его больше не слушались. Он видел, как рвется из пут и не может вырваться Джек. Видел глаза Олеси. И видел по ним, что она все поняла.

— Не надо! — Олеся снова вывернула голову, прижала плечом шею. Крикнула Шаману: — Давай свою дрянь! Я сама.

— Поздно. Мать Доброты сделала свой выбор.

Мягкий голос Шамана, казалось, растекался вокруг. Капал, будто сахар, расплавляемый на ложке — в детстве жженый сахар был любимым лакомством Кирилла. Валентина Семеновна иногда пускала на кухню, чтобы... Закончить мысль Кирилл не успел.

Рука с зажатым в ней ножом размахнулась и ударила — в сердце Олеси. Рука знала, куда бить.

На белый снег хлынула кровь. На Кирилла смотрели изумленные, все еще не верящие в происходящее, Олесины глаза.

Недолго. Потом они закрылись.

Глава 31

Серый. Горная дорога. 1503 км от Бункера

Бункерная ревела. Давно, Серый махнул на нее рукой и Мраку велел не трогать. Если бы мог, сам бы сейчас заревел от отчаяния. Глядишь, легче бы стало, в детстве помогало.

Они отошли недалеко от повешенного — остановились за первым же поворотом, так, чтобы не видеть труп.

Кое-как приткнули палатку, отвели туда девчонку. Время от времени до Серого доносились всхлипы.

Мрак ушел искать сухостой на дрова. Ходить будет долго, с дровами тут паршиво. С полночи можно прошататься, пока охапку соберешь, чтобы хоть котелок вскипятить. Начал накрапывать дождь, Серый надвинул капюшон.

И погода