Зачарованная река - Ребекка Росс

– Я не хочу тайн меж нами.

Юноша опустил взгляд, изучая их раны. Он подумал о клятве на крови, которую часто дают на свадьбе, – самой глубокой и сильной связи, когда на ладонях молодоженов делают надрез и прижимают их друг к другу, смешивая кровь. Они с Адайрой не давали такой клятвы и не сделают этого, если не решат остаться вместе по окончании срока.

И все же, видя кровь Адайры и ее готовность принять его уязвимость, рана за раной… он почувствовал, как что-то между ними начало меняться.

– Я хочу обсудить встречу с Западом, Джек. – Ее голос прервал его размышления. – Но прежде, чем я начну… давай поговорим как старые друзья, которые не виделись много лет и теперь осознают, что им нужно столько наверстать. Расскажи мне о себе то, чего я не знаю, и я поступлю так же.

Она подошла к креслу перед камином, и Джек последовал за ней с двумя льняными бинтами. Девушка перевязала свою ладонь, а он обмотал предплечье, затем придвинул другое кресло, чтобы сесть напротив нее. Он понял, что хочет видеть ее полностью, независимо от того, какие слова прозвучат из его уст.

На мгновение он замолчал, сомневаясь, но потом заговорил. Это было похоже на дверь, которую то открывают ненадолго, то тут же закрывают, но этого достаточно, чтобы внутрь пролился свет.

– Когда я был мальчишкой, – начал Джек, – я ничего не хотел так сильно, как быть достойным клана и найти свое место. То, что я рос без отца, только подпитывало эти чувства, и я страстно желал, чтобы хоть кто-то признал меня своим. Я не мог придумать большей чести, чем присоединиться к Восточной Страже, доказав Торину, что я этого достоин.

– Это, пожалуй, единственное, что есть общего между нами, – с улыбкой сказала Адайра. – Когда-то мы мечтали об одном и том же.

– Так и есть, – задумчиво согласился он. – Но порой ты обнаруживаешь, что твое место и предназначение не те, какими ты их представлял изначально. Когда меня отослали на Большую землю, я был полон горечи и гнева. Я думал, что Мирин не хочет иметь со мной ничего общего, и поэтому, как только моя тоска по дому утихла, я начал осваиваться в университете и поклялся, что никогда больше не вернусь на Каденцию. Несмотря на эти заявления, по ночам мне все равно снился дом. Я видел остров – его холмы, горы и озера. Чувствовал запах трав в саду и слышал сплетни, разносимые ветром. Не могу сказать точно, когда именно сны начали исчезать и я окончательно убедился, что мне не место на Каденции, но полагаю, это случилось на третьем году обучения, когда у меня был первый урок игры на арфе. Как только я провел пальцами по струнам, буря и гнев, бесконечно бушевавшие во мне, утихли, и я понял, что я действительно могу доказать, что чего-то стою.

– И ты это сделал, бард, – поддержала его Адайра.

Он улыбнулся.

– А теперь расскажи мне о себе, жена, то, чего я не знаю.

– Это непростая задача. – Она поглубже устроилась в кресле, скрестив ноги. – Боюсь, моя жизнь часто на виду.

– Но мы два старых друга, которые только что воссоединились, – напомнил Джек. – Водные просторы и неумолимые километры разделяли нас целое десятилетие.

– Тогда позволь мне начать так, как это сделал ты. Моя самая большая мечта была той же, что и у тебя: я хотела вступить в Восточную Стражу и сражаться бок о бок с Торином. Он был мне как старший брат, и сколько я себя помню, я мечтала о брате или сестре. Я видела, что стражники были как одна дружная семья, и мне захотелось стать частью этой семьи.

Но мой отец быстро пресек эту мечту. Вступать в гвардию было слишком опасно для меня. Будучи единственным выжившим ребенком и наследницей… я многого была лишена. Мама заметила во мне гнев и попыталась унять его единственным известным ей способом: она начала учить меня игре на арфе. Она думала, что я смогу найти себя в музыке, но, хотя это и унимало бурю в таких людях, как ты, Джек, во мне это только усилило обиду.

Я была молода и полна злобы. Я презирала уроки, которые она пыталась мне давать. Музыка не подчинялась мне, и все, о чем я могла думать, – это о гвардии, в которую я не смогла вступить. Теперь я горько сожалею об этом, сожалею, что понапрасну растратила те драгоценные мгновения с мамой.

Бывают дни, когда я с трудом могу смотреть на ее арфу, потому что меня охватывает желание вернуться в прошлое и все изменить. Если бы я только могла вернуться в детство… о, сколько бы я исправила. Я и подумать не могла, что потеряю маму так рано, и теперь тоскую по тем моментам, которые провела с ней, по той музыке, что она пыталась мне подарить.

Эти переживания, которыми я делюсь с тобой, Джек… они больно ранят. Я редко говорю вслух о том, в чем раскаиваюсь и что тревожит мою душу. Как будущий лэрд я не должна сосредотачиваться на таких вещах, но я также знаю, что молчание и сдержанность могут стать величайшим сожалением. Так позволь мне признаться, что какая-то часть меня смотрит на тебя и предупреждает: «Он уедет через год и один день. Он вернется на Большую землю, куда стремится его сердце».

Я говорю себе, что должна быть осторожна с тобой, хотя мы и связаны ритуалом. И все же другая часть меня верит, что у нас с тобой могло бы что-то получиться из этого соглашения. Что мы с тобой дополняем друг друга, что мы созданы, чтобы сталкиваться и затачивать друг друга, как сталь. Что мы останемся связаны до самого конца, когда остров предаст земле мои кости, а мое имя останется лишь воспоминанием, высеченным на надгробии.

Джек встал. Ее слова заворожили его, и ему нужно было отвлечься, прежде чем правда выплеснется наружу, прежде чем он признается, что его чувства к ней переплетаются со всем: его мечтами, устремлениями, желаниями. Ему хотелось успокоить ее, ответив без слов, но сначала он подошел к письменному столу и взял бутылку брекканского вина.

Он налил им по бокалу игристого. Адайра коснулась его холодной рукой, принимая напиток. Она поднялась так, что их глаза оказались почти на одном уровне и между ними оставалось совсем небольшое пространство.