Судьба Одина - Скотт Оден

— Когда я умру, бородач, я вернусь в Мидгард, чтобы жить и умереть снова! — прорычал Гримнир. — И когда какая-нибудь жаба вонзит в меня нож в Мидгарде, я вернусь в Настронд и вернусь к тому, что там считается жизнью, через мгновение после моей последней смерти. Семь раз назад и обратно, сейчас! Клянусь Имиром! Я хочу докопаться до сути! Кто это делает и зачем? Это тот проклятый бог-дух Круитни, Пастух Холмов? Я имел с ним дело в прошлом…

— Ни один веттир, даже такой древний, как пастух Каменного Народа, не может обладать такой властью над сестрами Судьбы, Норнами. Нет. Но… — Голос Мимира перешел в сбивчивое бормотание. — Неужели все так просто? Это объяснило бы вонь, исходящую от него, ведь он, в некотором роде, дитя Мидгарда. Но он больше, чем просто Мидгард… он… Стал бы он вмешиваться в их дела? Не ради мести, я думаю… Но что, если он устал? Возможно… и клятвы… клятвы — это способ…

— О чем ты бормочешь? — спросил Гримнир.

— Твои клятвы, скрелинг.

— И что насчет них?

— Они направляют тебя, так? И разве те, кому ты приносишь клятву, не возлагают на тебя ответственность?

Гримнир искоса взглянул на Гифа.

— Они… делают это. Или, по крайней мере, должны. Мне показалось, что наши клятвы не пустые, как у певцов гимнов.

Восковые черты отрубленной головы оживились.

— Потому что это так и есть. Не пустые. Хорошо. Значит, ты не совсем слепой. Не пустые. Когда кто-то из Древнего народа принимает твою клятву, это придает силу и возлагает ответственность. И ты дал много клятв, так?

Гримнир пожал плечами:

— Я дал несколько.

— И кому же ты адресуешь свои клятвы?

— Спутанному Богу…

— Пленнику асов, привязанному внутренностями своего сына к скале глубоко под землей, где никто не сможет добраться до него, пока не протрубит Гьяллархорн, призывая нас на Последнюю битву. На его лице восседает змея, с клыков которой капает яд, причиняющий ему мучения. Нет, Спутанный Бог не слышит ваши клятвы.

— Фо! Вот и ответ на этот вопрос, а? Куда подевался Спутанный Бог? Но если не Отец Локи, то кто же тогда?

— Имир, — ответил Гиф. — Имир слышит наши клятвы.

— Да. Изначальный великан, — сказал Мимир. — Убитый Одином и его братьями, как жертвенный бык. Из его частей сделан Мидгард, но он нечто большее. Частичка Имира есть во всех мирах под Деревом.

Гримнир спрыгнул с бортика бассейна и принялся ходить по кругу, словно волк, которому надоело жить в неволе. «Имир, да? Почему? Что ему нужно от…» На этом вопросе Гримнира запнулся. Он уже знал, чего хочет Повелитель Морозов. Он извлек эти слова из своей памяти:

Никакого покоя не будет,

Для тебя и твоего,

До тех пор, пока Дерево не будет исправлено.

— Это то, что он сказал мне. Он хочет, чтобы Дерево было исправлено, восстановлено равновесие, — сказал Гримнир, глядя на древесный корень, возвышавшийся над его головой. — Имир хочет, чтобы этот проклятый Нидхёгг вернулся на свое место. Но почему?

— Рагнарек, — сказал Гиф. — Все должно быть в порядке, прежде чем наступят сумерки богов, так?

— Это так, — ответил Мимир.

Глаза Гримнира сузились:

— И Один, он знает об этом?

— Он знает.

— Все это время, — сказал Гримнир, потирая острый подбородок. — Все это время мы говорили себе, что этот одноглазый всадник на скамьях просто валяет дурака, пытаясь защитить свою хамингью, удачу, которую он одолжил этому идиоту, Нали, сыну Наинна, чтобы тот мог творить зло вместо Всеотца. Но он все это время играл в другую игру, так? Он вел долгую игру — выбрал фигуру в качестве короля, а затем убрал его с доски, да? Переместил его так, чтобы не было ни победы, ни Рагнарёка. А отсутствие Рагнарёка означает, что Один никогда не падет в битве с Волком, так?

— Дыхание Имира, — пробормотал Гиф, осознав масштаб того, что говорил Гримнир. — Это значит, что он заложил основы всего этого задолго до Маг Туиред.

— Две судьбы по цене одной — освободить Злостного Врага от цепей, чтобы отсрочить его гибель, а затем отправить его, чтобы он раз и навсегда покончил с нашим народом. И когда все будет сказано и сделано, он не вернет его к корням Иггдрасиля, так? Нар! Он позволит ему бродить по Мидгарду.

Гиф покачал головой:

— Вот почему он изменил правила. Радболг поставил под угрозу его план, когда пронзил Сарклунгом череп змея.

Гримнир усмехнулся.

— Ручаюсь, ему пришлось вернуться туда наспех! Чтобы его змей снова не оказался в цепях и не начал грызть корни Старого Ясеня. Железный клинок Сарклунг был его спасительной силой… Он удерживал дух Нидхёгга, пригвожденный к трупу, достаточно долго, чтобы Один пробормотал это нелепое пророчество и затопил пещеру, в которой Радболг прикончил его, под волнами озера Венерн, скрывая ее почти восемьсот лет.

Гримнир обратил свой красный глаз на Мимира.

— Мы не ошиблись. Фимбулвинтер пришла и ушла, пока Нидхёгг спал долгим сном, так? И никакого призыва к битве. Никакого Рагнарёка.

— Только распространяющаяся злоба Пригвожденного Бога и разрушение Старых Путей, — ответил Мимир. — И Имир был свидетелем всего этого.

Из плоти Имира | была создана земля,

И горы | из его костей;

Небо из черепа | ледяного великана,

И океан | из его крови.[23]

— Итак, он услышал мою клятву и… что? — сказал Гримнир. — Ему пришла в голову идея использовать последнего из нас в качестве ножа для колки льда? Он выбрал это оружие? Просто посылать нас туда и обратно, от смерти к смерти, пока мы не избавим Мидгард от драгоценного маленького любимца Одина? — Он цокнул, щелкнув зубами. — Ну, семь раз или дюжину, я думаю, я успею это сделать, прежде чем мир рухнет.

— Дар Имира имеет свои пределы, скрелинг, — сказал Мимир.

Гримнир бросил на лишенную тела голову уничтожающий взгляд:

— Что ты имеешь в виду под пределами?

— Девять — это число миров на Дереве, это количество дней, в течение которых Один висел в поисках рун. Девять — это количество лет, которое проходит между великими жертвоприношениями в Уппсале, в Швеции… и девять — это количество жизней, которые у тебя есть между Мидгардом и Настрондом.

Гримнир сплюнул.

— И, подумать только, что… Я уже использовал семь из них. Хель побери вас, червей, и ваши правила! У меня одна смерть здесь, и одна смерть там… А что