ЭХО 13 Род, Которого нет. Том 2 - Арий Родович

И я уже перестаю понимать поле. Всё смешалось. Это не бой – это война.

Счёт в голове рвётся. Нас было пятьсот. Осталось… сто пятьдесят. Прошло две минуты. Две, @#%!.. минуты!

– Держим строй! – кричу. – Не отступать!

Но слова тонут в гуле.

Сто двадцать пять. Сто.

Красноярских – двадцать минус. Но они держатся. А мы сыплемся, как мусор.

Вторая десятка легла.

Шеф… я не чувствую его. Что?.. Он пал? Нет. Сердце ещё бьётся. Значит, жив. Но он упал.

Макс… он жив. Но ранен. Я это чувствую.

Три девятки сдохли со стороны скрытника. Как он пробрался сюда?! Расстояние маленькое, но всё же… не должны были пустить. А он рвётся, как нож сквозь ткань.

Нас осталось двадцать. Двадцать!

Я уже не считаю команды. Я просто тону в шуме.

И падаю на колени.

Три минуты.

Пятьсот элитных бойцов – мёртвые.

Осталось трое. Двое только что упали.

Я один.

Стою в центре лагеря.

Этого не может быть.

Как такое возможно?..

Интерлюдия · Змей

Ну, ничего другого я и не думал. Максим Романович ушёл от меня всего полминуты назад. Но следы вижу. Значит, дойду.

Хотя можно уже и не идти по следам. Тут целая дорога из трупов. Куча.

О, один ещё дышит… недобитый. Добью.

Иду дальше. Шаги ровные. Я не спешу.

Угу. Чувствую, впереди начинается бой. Крики, удары. Я близко.

Ещё чуть-чуть. Полминуты – и буду на месте.

Десять секунд. Пять.

Что это?..

В глаз что-то прилетело. Ветка. Кусок дерева. Что-то деревянное.

Мир поплыл.

Ну вот… и подрался.

Тьма.

Глава 25

Максим Романович закончил рассказ. Его слова звучали тяжело, но ясно: втроём они перемесили более шестисот человек. Конечно, это взгляд только одной стороны, рассказ одного свидетеля, но в общих чертах картина сложилась. И от неё холодило внутри.

Теперь мы ехали в бронированном лимузине, который предоставила Имперская канцелярия. Мы втроём, мои невесты, Кирилл Евгеньевич – и даже фигура в чёрном, тот самый, кого изначально хотели запихнуть в багажник. Я отказал. Уже тогда понимал: это не пленник и не случайный выживший. Это новый наш дружинник.

Теперь, разглядывая его вблизи, я видел больше. Одиннадцатый ранг. И при этом настолько близко к двенадцатому, что даже я, со своим умением вмешиваться в плетения, мог бы попробовать подтолкнуть его к переходу. Мысль казалась и страшной, и смешной одновременно. Но факт оставался фактом: передо мной был не просто человек, а почти двенадцатый ранг.

И ещё одно стало ясно: это тот самый снайпер, который бил по мне. Максим рассказал, какую роль он сыграл в лесу, и теперь картинка сложилась окончательно. Да, именно он.

Кирилл Евгеньевич прищурился и произнёс ровным голосом: можно прямо сейчас от его избавиться. Или хотя бы сковать и отправить в тюрьму. По его словам, слишком велик риск. Пока не стопроцентно подтверждено, но все мы прекрасно понимали, кто этот человек в чёрном на самом деле.

Я смотрел на него – и видел другое. Мутации. Слишком много. Настолько, что сейчас одна из них явно боролась с другой. Тело дергалось едва заметно, дыхание сбивалось. И шанс был: он может так и не очнуться.

Но если очнётся – он станет нашим союзником. Вернее, моим. И теперь уже решать мне.

Поэтому я только коротко кивнул сам себе: по приезду в особняк придётся заняться им. Немного подлатать, в пределах моих сил – настолько, чтобы самому не сдохнуть в процессе. Но помочь выжить я смогу. И сделаю это.

Потому что в этой мясорубке он сыграл немаленькую роль. И отмахнуться от этого у меня не получится.

В лимузине воцарилась тишина, но ненадолго. Я уже привык: если долго молчать, мысли начинают лезть сами.

Сначала я заметил мелочь, которую другие могли бы списать на усталость. Кирилл Евгеньевич подёргивался – будто нерв, будто отходняк после боя. Но я видел больше. Его Эхо раздроблено. Не разрушено – именно раздроблено, как зеркало с тысячью трещинами. Внешне он оставался обычным человеком, без мутаций. Но внутри… там шла своя война. Я видел такие же схемы, как когда-то у Милены при нашей первой встрече. Тогда плетения держали её руку, а теперь – целое тело. Руны, ритмы, символы. У Милены они перестроились, подчинились и стали её частью. У Кирилла Евгеньевича – тоже, только без внешних признаков. Либо монстр был слишком силён, чтобы его признаки проступили на коже, либо сам ритуал был другим. Но то, что в нём сидит мутация, – я уже не сомневался.

Я кашлянул, привлекая внимание:

– Объясните мне, пожалуйста, кому понадобилось влить столько денег, чтобы убрать меня, такого распрекрасного? Извините за тон, но вы сейчас выглядите не как барышня на балу. Так что давайте говорить по-честному.

Злата поморщилась от моего тона. Забавно: я ещё помнил её слова в лимузине ночью, когда решалось, «кто с кем спит». Там она выражалась куда прямее. Но теперь – другое общество. Канцелярия, дружинники, сам глава Канцелярии. Тут уже непроизвольно надеваешь маску.

Кирилл Евгеньевич усмехнулся, но без радости:

– Если честно, Аристарх, то давай уж и на «ты». Ты сейчас – кость в горле у многих.

Он перевёл взгляд на Злату:

– Начиная от жениха Вашего Императорского Величества… И не нужно думать, что он дурак. Род, которому обещали руку дочери, не простит такого.

Злата снова поморщилась. А Милена с Ольгой – наоборот, позволили себе лёгкие усмешки. Кирилл заметил и только кивнул самому себе:

– И заканчивая любым бароном столицы. Потому что твой статус тринадцатого рода меняет стратегические планы. Ты, может, не знаешь, но все двенадцать родов состоят в Совете. И Совет может собраться в любой момент и изменить определенные решения и события. У каждого рода есть десятки мелких аристократов, которые за ним закреплены. Так что теперь к тебе будут либо подмазываться, либо пытаться убить. Другого не дано.

Максим всё это время молчал. Лицо каменное, сломанная рука висела плетью, и только в глазах плясала мрачная тень. Но я увидел другое: его Эхо изменилось. Выросло. И не на условные «пару ступенек», а по-настоящему – раза в два, а то и в три. Он поднялся на двенадцатый ранг. Его источник сиял так, что если бы я снова попробовал включить его, как лампочку тогда, я бы просто ослеп. Столько силы в нём – это немыслимо.

Я отметил и ещё одну деталь, куда более важную, чем может показаться. Но говорить