Пересмешник на рассвете. Книга 2 - Дмитрий Геннадьевич Колодан

сальто назад на раскачивающейся трапеции. Трюк настолько отчаянный, безумный и физически невозможный, что он не может не сработать. И в какой-то момент застывшего времени Кларе кажется, будто она умеет летать.

Собака проносится ниже, между ней и клеткой, Клара слышит пронзительный визг, и в тот же миг клетка на развороте бьет пса углом и сшибает, точно жука в полете. Он машет лапами, падает на край ямы и соскальзывает в темноту. А затем крепление, на котором держится цепь, лопается; клетка по инерции летит дальше и врезается в забор, круша каменную кладку. От удара она разлетается на части, словно толстые прутья всё это время держались на одном честном слове, и пленники вываливаются наружу, как груши из корзины нерадивой торговки фруктами. Клара остается висеть, раскачиваясь над ямой на обрывке цепи. Но это уже не беда: теперь, чтобы спуститься, ей нужно только раскачаться и спрыгнуть, и она завершает свой номер с изяществом настоящей артистки.

К тому моменту как она вновь оказывается на твердой земле, ее труппа, ее друзья, уже на ногах и бегут к ней с радостными криками. Клара выпрямляется, стоя на краю ямы, и, прижав левую руку к груди, отвешивает поклон, ибо что за номер, если нет поклона? На тельняшке остается красный отпечаток ладони, но выглядит он как орден.

Флип налетает на нее, сжимает в объятьях, таких крепких, что у нее трещат ребра. Он осыпает ее лицо поцелуями, и она ловит их жадно, как заслуженную награду. Она пьет их как прохладную чистую воду, которой невозможно напиться.

– Никогда так больше не делай, – шепчет он, не прекращая ее целовать. – Никогда…

– Сделаю, – отвечает Клара, целуя его в ответ. – Сделаю тысячу и миллион раз.

– О нет! – скулит Клякс. – Мне нечем дышать! Я задыхаюсь, задыхаюсь!

Она замечает мохнатую голову игрушки, торчащую из нагрудного кармана Флипа. Они и в самом деле зажали бедного песика.

– У тебя нет легких, – говорит Клара и не отстраняется даже на миллиметр.

Проходит целая вечность, прежде чем Флип отпускает ее. Другие члены труппы тоже хотят поздравить ее, и он не вправе отказывать им в этом. Мыши стучат когтистыми лапками по ее спине и радостно пищат, Этьен трясет ее руку и говорит, что он в изумлении и в восхищении. В какой-то момент перед ней оказывается красивое лицо Ивонн. Ее глаза чернее ночи.

– Прости, – говорит Ивонн. – Я не желаю тебе зла, но сделка есть сделка.

– Что? – Клара смотрит на нее в недоумении. – Какая еще сделка? С кем?

– Сделка с Чертом, – отвечает Ивонн и двумя руками толкает ее в грудь.

Клара успевает лишь вскинуть руки, взмахивает ими, но руки не крылья и не способны удержать ее в воздухе. На самом деле она не умеет летать. Клара слышит далекий затихающий крик Флипа, и в тот же миг темнота проглатывает ее, и она исчезает.

Радик-Цыган проснулся в холодном поту, хватаясь за тонкое шерстяное одеяло. Проклятье! Приснится же такое! До сих пор колотит. Ему снилось… Он напряг память, пусть даже вспоминать растаявший сон совсем не хотелось.

Ему снилось, что он падает непонятно куда и непонятно откуда: из черноты, сквозь черноту, в черноту. Сон оставил после себя настолько сильное ощущение ужаса, бесконечного кошмара и неизбежной смерти, что Радик разрыдался, как дитя малое. И это в его-то годы… Он плакал и плакал, и его впалая грудь тяжело вздымалась и опускалась на каждый всхлип.

А еще ему снился слон, этот вечно жрущий и бесконечно срущий тупица Соломон. Радик никогда не питал теплых чувств к этой твари. Возможно, потому, что именно ему приходилось убирать за ним дерьмо – не самая приятная работенка. Каким образом слон связан с падением в бездну – Радик не помнил, но он тоже был там, это точно.

Цепляясь за край кровати, цыган поднялся и принялся шарить рукой по прикроватной тумбочке. У него еще оставалось полбутылки дешевого пива, а освежить горло будет не лишним. Он бы предпочел чего-нибудь покрепче, лучше всего – бутылку катлинского вина, даже самого дрянного. Но в этом городе выбирать не приходится.

Бутылка нашлась, однако пива там оказалось куда меньше, чем он рассчитывал. Едва-едва хватило на пару глотков.

Радик выругался и поставил ногу на пол, а потом еще долго возился с ремнями, пристегивая к культе протез. Движения давно дошли до автоматизма, но на этот раз что-то не ладилось. Руки дрожали, ремни выскальзывали из потных ладоней, мягкая подушечка-прокладка сбивалась набок. От досады он чуть было вновь не разрыдался, но вместо этого стал сыпать проклятьями в адрес Антуана Варгаса, и слов у него нашлось столько, что четверть часа Радик не мог остановиться.

От ругани ему полегчало, прошла дрожь в руках, и он смог справиться с ремнями и застежками протеза. Поднявшись, Радик заковылял к выходу, все еще бормоча проклятья, но уже вполсилы. Все, что ему хотелось, – так это проветрить голову и окончательно избавиться от остатков дурных снов.

Жил он в старом железнодорожном вагоне, снятом с колес и спрятанном на задворках зоологического сада, там, куда не добирались обычные посетители. Не ахти какое жилище: душное, без окон, тонкие стены совсем не защищали от холода, а крыша протекала в дюжине мест. Но ведь многие в городе не могли похвастаться и этим: ночевали по подвалам и подворотням, а то и под открытым небом. Так что можно сказать, ему повезло…

Радик мрачно хмыкнул. Повезло, как же. С ногой ему тоже повезло: ублюдок Варгас мог пристрелить его, а он до сих пор скачет… В жопу такое везение.

Распахнув дверь, цыган вывалился наружу, глотая утренний туман, и тут же закашлялся, сплевывая мокроту. Чертов город! Свежего воздуха ему захотелось, нашел где искать! Городской туман вонял чем угодно, но только не свежестью.

– Сигарету? – услужливо предложил кто-то у него за спиной. – Говорят, табак помогает избавиться от кашля.

Радик-Цыган чуть ли не подпрыгнул на месте, чего в его положении делать не стоило. Рука метнулась за пазуху, где, завернутый в тряпицу, лежал нож – не какая-то бабья наваха, а настоящий мужской катлинский нож с клинком шириной в три пальца. Если бы жандармы остановили его с таким ножом, у них бы точно возникли вопросы, но жандармам было плевать на калеку.

Стиснув рукоять, Радик развернулся, готовый продать свою жизнь подороже. Однако никто на него не напал. Чуть в стороне от вагона стоял сутулый человечек и рукавом плаща протирал очки от дождевых капель. Радик узнал его, хотя в