Пересмешник на рассвете. Книга 2 - Дмитрий Геннадьевич Колодан

глубинах эфира, донесся звук – слабые, едва различимые переливы мелодии. Звук нарастал, как если бы его источник постепенно приближался – почему-то Вильгельм подумал о субмарине, всплывающей из темных глубин. Мелодия плыла: странные, неземные, космические звуки и в то же время удивительно знакомые. Вильгельм оглядел друзей.

– Это же… терменвокс?

И тут Хавьер сорвался с места, кинулся вниз, перепрыгивая через ступеньки и хватаясь за перила, чтобы не упасть.

– Это оно! – прохрипел он. – Радио «Кукабарра»! Единственное… Сделай громче! Скорее!

Судя по всему, Хавьер окончательно выжил из ума. А с сумасшедшими лучше не спорить. Вильгельм вывернул рукоятку громкости на максимум и подскочил на месте, когда вслед за плывущей мелодией раздался жуткий потусторонний хохот. Более кошмарных звуков Вильгельму в жизни не доводилось слышать. Ни один человек, даже полный безумец, не мог так смеяться, этот хохот был порождением самой бездны.

Вильгельм отпрянул от приемника, зажав уши руками, но было поздно. Кошмарный смех проник в него и продолжал звучать, как если бы кто-то хохотал прямо у него в голове. А затем послышался голос:

– И снова здравствуйте, дорогие радиослушатели! Мы рады вновь приветствовать вас на волнах радио «Кукабарра» – единственного свободного радио в этой стране. Вы слышали такое выражение: «Ночь темнее всего перед рассветом»? Но задумывались ли вы, насколько темной может быть ночь? И по этому поводу у нас есть объявление… – Таинственный диктор прочистил горло и заговорил так, что его голос зазвучал зловеще и мрачно: – Он скачет, скачет, скачет. На огромной свинье скачет прямо к тебе. Он уже нашел твой город, он уже нашел твою улицу и скоро найдет твой дом. Прячься – не спрячешься, беги – не сбежишь. Он близко, он…

Раздался пронзительный скрип, и передача оборвалась на полуслове, уступив место треску пустого эфира. Все уставились на Вильгельма, как будто именно он был всему виной, и он поднял руки.

– Я ничего не…

– Черт возьми! – Хавьер стукнул кулаком по стойке. – Это что за бред?

– Я не…

– Какого черта? – не унимался Хавьер. – Где настоящие новости?! О том, что происходит в стране, о всех этих пропавших людях, беспорядках, свихнувшихся президентах… Что это за хрень? Он скачет, скачет, скачет…

Клара подняла голову и оглядела всех припухшими от слез глазами.

– Это присказка. Из детской сказки. Катлинской.

Хавьер поперхнулся.

– Что? Они там издеваются или совсем с ума посходили? Какой еще сказки?

Клара сглотнула воздух и сказала:

– Про великана. Его звали Бальяско.

И как только прозвучало это имя, в фойе повисла гробовая тишина. Все одновременно посмотрели на дверь. Ничего, ничего… Вот сейчас.

Часть шестая. Врата рассвета

Глава 86

Мир решительно сошел с ума. Полностью, окончательно и бесповоротно. Слетел с катушек, сдвинулся с места и катится в тартарары. Так думал Антуан Варгас, лежа на кровати и таращась в потолок. Мир свихнулся. Все рухнуло и продолжало рушиться на глазах: кирпичик за кирпичиком, камень за камнем та стройная система, за которую он держался, летела в бездну. Он больше не видел смысла ни в строгости математических уравнений, ни в элементарной логике. В мире, где царит Цветение, логика никому и даром не нужна.

Варгас не понимал лишь одного: когда именно все сломалось? Ночью у афиши с Президентом Республики, когда он давил каблуками расползающиеся лианы? Или же когда Хавьер швырнул банку с краской в портрет Президента, доказав, что искусство способно расшатать мир не хуже любой бомбы? А может, еще раньше? Варгас стиснул зубы, пораженный внезапной догадкой. Догадкой, которая объясняла если не все, то многое.

А что, если он давно уже мертв?

Что, если его повесили в Лос-Франка, а труп бросили в безымянную могилу и засыпали гашеной известью? И все, что с тех пор происходило, не имеет отношения к реальности. Кто сказал, что ад – это кипящие котлы и черти с вилами? Город, в котором никогда не светит солнце и никогда не кончается дождь, куда больше походил на преисподнюю… Эта мысль не напугала его. Значит, ад? А почему бы и нет? Он его заслужил. И стоило признать, даже в аду он неплохо устроился.

Глядя в потолок, капитан Варгас расхохотался нервным смехом, чего прежде себе не позволял. Смеялся он, впрочем, недолго. Горло саднило от несчетного количества выкуренных сигарет, да и прогулка под дождем едва ли пошла на пользу. Варгас постучал кулаком по груди: вот что за печаль, даже в аду не избежать дурацкой простуды! Он потрогал лоб. Жара не было, но кожу покрывала испарина, липкая, как след проползшей улитки. Наверное, нужно встать с кровати, дойти до уборной и ополоснуть лицо, но не было сил. Да и желания. Ему требовалось время, чтобы… Чтобы что? Нет, не смириться, но хотя бы осознать новую реальность. Это только Хавьер чувствовал себя в ней как рыба в воде.

Варгас снова закашлялся. Проклятье! Да что же это такое?! Должно быть, виной всему запах и спертый воздух. Номер пропах алкоголем, табаком и черт знает чем еще. Хавьер провел здесь совсем немного времени, но теперь тут воняло хуже, чем в портовом притоне. Нужно открыть окно, проветрить помещение, сменить шило на мыло, одну вонь на другую – на запах гнилой воды от канала. Но капитан не сдвинулся с места. Просто не видел в этом смысла. Интересно, в аду можно умереть? Что случится, если он пустит себе пулю в висок? Так и будет жить с дырой в голове или очнется в своем кабинете и вновь будет кормить богомола и слушать бредни Лайонеля Киршоу? Какими же жалкими казались сейчас планы политика: фальшивое покушение, выдуманный заговор, чтобы протолкнуть идиотский закон… Но такими же жалкими были и его собственные планы. Решил переписать историю? Ха! Кем он себя возомнил? На самом деле он всего лишь пылинка в руках урагана, и свободы выбора у него ничуть не больше.

Варгас прикрыл глаза, хотя спать совсем не хотелось. И пред мысленным взором вдруг возникло красивое лицо Ивонн Ванмеер: певица смотрела на него и кривила губы. В ее взгляде не было ни жалости, ни сочувствия. Лицо певицы обернулось лицом Марии-Сильвии, однако взгляд и усмешка нисколько не изменились. А затем из глубин памяти стали появляться лица других женщин. Некоторые из них его любили, больше – ненавидели, но у всех них,