Жизнь в режиме отладки - Гизум Герко

ее, затаив дыхание. Это была не просто история. Это был урок. Урок стойкости, преданности своему делу и понимания того, что настоящая наука не зависит ни от финансирования, ни от приказов начальства.

— Так что, дорогие мои, — Амалия Фридриховна поставила чашку на блюдце. — Все ваши Косяченко — это просто пыль. Мелкая рябь на воде. Она мешает, раздражает, но не может остановить глубокое течение. Если вы знаете, куда плывете.

Она посмотрела на нас своим пронзительным, мудрым взглядом.

— А вы, как мне кажется, знаете.

Эта встреча, этот разговор за чашкой чая в старой профессорской квартире, дали мне гораздо больше, чем просто формулы и подсказки. Они дали мне перспективу. Понимание того, частью какой долгой и сложной истории я стал. И я чувствовал огромную благодарность этой строгой, элегантной даме, которая поделилась с нами не только своими знаниями, но и частичкой своей души.

Глава 31

Прорыв

Прощаясь с Алисой в воскресенье вечером у дома Амалии Фридриховны, мы оба понимали, что возвращаться сегодня в НИИ было бы бессмысленно.

Наши головы гудели от информации, полученной от старейшего сотрудника института. Мы были переполнены идеями, но вымотаны до предела. Любая попытка продолжить работу сейчас привела бы только к ошибкам.

— До понедельника, Леш, — сказала она, и в ее голосе звучала новая, теплая нотка. — Нам обоим нужно это… переварить.

— До понедельника, Алиса, — ответил я. — Спасибо за этот день.

Дорога домой прошла как во сне. Но это был не тревожный сон последних недель, а спокойный, светлый. Я чувствовал себя так, будто мне вручили ключ от всех дверей. Я знал, что теперь мы на правильном пути.

В понедельник я вошел в кабинет СИАП раньше всех, но уже не с тревогой, а с ясным, холодным чувством цели.

Я был не просто аналитиком, столкнувшимся с загадкой. Я был инженером, у которого на руках были чертежи решения.

Я включил компьютер и, не теряя ни минуты, начал переписывать свою прогностическую модель. Те элегантные, почти архаичные формулы, которые дала нам доктор Вундерлих, легли в основу нового алгоритма. Я вводил в код понятия, которые еще вчера показались бы мне бредом: «коэффициент гетерогенности среды», «частота резонансного затухания», «индекс полевой проницаемости». Это была совершенно иная математика. Она описывала не просто энергию, она описывала взаимодействие энергии и пространства, в котором она распространялась.

Не успел я толком погрузиться в код, как во внутреннем мессенджере пришло сообщение от Алисы.

«Привет, теоретик. Не спится?:)»

Я улыбнулся.

«Привет, алхимик. Уже работаю. Пытаюсь научить свою нейросеть говорить по-немецки, на языке формул начала двадцатого века».

«Отлично, — тут же пришел ответ. — А я всю ночь думала не над тем, почему это происходит, а над тем, как это прекратить. Пока ты будешь строить модель, я попробую набросать решение».

Наш рабочий процесс превратился в стремительный, идеально синхронизированный пинг-понг идей. Мы не сидели рядом, но были на связи каждую секунду. Я скидывал ей предварительные результаты симуляции, она в ответ присылала поправки и новые технические данные по «Гелиосу», которые «случайно находила» в старых архивах.

— Модель показывает, что ключевым фактором является не сама мощность импульса, а скорость ее нарастания, — писал я ей. — Чем резче фронт импульса, тем сильнее возникает «эхо».

— Логично, — отвечала она через минуту. — Это как удар колокола. Важна не сила, а резкость. Значит, нам нужно не снижать мощность, а сглаживать импульс.

— Но это же снизит эффективность трансмутации?

— Снизит. Но не критично. А если мы добавим в систему охлаждения кристалла дополнительный контур с суспензией на основе иттрия, это может сработать как… как демпфер. Он будет поглощать избыточные гармоники прямо в момент их возникновения.

Ее знание физико-химических процессов установки было феноменальным. Она чувствовала «Гелиос», как я чувствовал код. Она предлагала решения, которые казались мне скорее интуитивными, алхимическими, чем научно обоснованными, но когда я закладывал их в свою модель, графики сходились с пугающей точностью.

К обеду у нас было нечто большее, чем просто подтверждение.

У нас был результат.

Во-первых, мы окончательно и неопровержимо доказали, что «блуждающая аномалия» является прямым и предсказуемым побочным эффектом работы «Гелиоса» в определенном, нештатном режиме, вызванном резонансным усилением в городской среде.

Во-вторых, мы поняли механизм этого явления. Уязвимость была не в системе безопасности, а в самой физике процесса, которую не до конца понимали даже создатели установки. Они построили гоночный болид, но не учли, что на улицах города есть перекрестки и лежачие полицейские.

И в-третьих, самое главное, у нас было решение.

— Смотри, — написала мне Алиса, прикрепив к сообщению какую-то сложную схему. — Я смоделировала это на нашем симуляторе. Если мы модифицируем протокол запуска, добавив несколько предварительных низкочастотных импульсов, это «прогреет» среду, снизит ее резонансные свойства. А затем, если в саму систему мы интегрируем вот этот небольшой гасящий контур… — она прислала чертеж устройства, похожего на сложную антенну, — он будет работать как фильтр, поглощая то самое «эхо» еще до того, как оно выйдет за пределы лаборатории. По твоей модели, это должно сработать?

Я быстро ввел предложенные ею изменения в свою симуляцию. Новые поправочные коэффициенты, измененные входные параметры. Я затаил дыхание и нажал «Enter».

Компьютер на несколько секунд задумался, пересчитывая вероятности. А потом выдал результат. На всех графиках, где раньше бушевали пики аномальной активности, теперь была почти ровная линия. Уровень побочного излучения падал на 99,8%.

Мы сделали это. Мы не просто нашли проблему. Мы нашли способ ее безопасной нейтрализации. И это решение было плодом нашего странного союза — союза строгой математики и почти интуитивной «алхимии».

Я откинулся в кресле, чувствуя невероятную легкость и опустошение.

«Алиса, — напечатал я. — У нас получилось. Модель показывает полное подавление аномалии».

* * *

Я откинулся в кресле, чувствуя невероятную легкость и опустошение.

Мозг, работавший последние часы на пределе, казался опустевшим.

Мы сделали это!

Я смотрел на ровные линии графиков на своем мониторе, и они были самым прекрасным, что я когда-либо видел.

«Алиса, — напечатал я в мессенджер. — У нас получилось. Модель показывает полное подавление аномалии».

Ответ пришел через пару секунд, но он был неожиданным.

«Я знаю. Пойдем в кафе, обсудим, как мы будем подавать это Орлову».

Идея была правильной. Врываться к Орлову прямо сейчас, размахивая графиками, было бы ошибкой. Наш триумф был хрупким. Одно дело —