Код Гериона: Осиротевшая Земля - Людмила Брус

– Неси-ка всего понемногу, – сказала Бранимиру Фокс, расстегивая плащ и проходя в обеденный зал, откуда доносились смех и музыка. Прежде чем выбрать себе стол, женщина внимательно посмотрела по сторонам, прикидывая, откуда ей и Рэнди могло «прилететь», и предусмотрительно заняла стол неподалеку от выхода. На стене за её спиной была прибита табличка, на которой кто-то красным по белому написал: «Ложки-вилки не тырить!»

Народу у Бранимира оказалось немало. «Авалон» посещали торговцы всех мастей, наёмные убийцы, золотоискатели, проститутки, бродячие проповедники, профессиональные собиратели слухов и охотники – словом, все те, кого, как волка из пословицы, кормили ноги. Любили здесь бывать и местные, ведь мало кто упустит возможность подкрепить силы горячей похлёбкой, глотнуть травяного чаю и за отдельную плату помыться в бочке горячей воды. Здесь заключались сделки, устраивали турниры по армрестлингу, разыгрывались спектакли бродячих артистов – словом, жизнь кипела и днем, и ночью.

Свет в зале горел тусклый, но электрический. Сидевшие в обеденном зале «Авалона» посетители выглядели на порядок богаче жителей Мак-Мёрдо: на пальцах кольца, на головах – узорчатые банданы, тюрбаны и широкополые шляпы, одежда по большей части старинная – не из меха собак или яков, а из диковинных тканей, относительно тонких и лёгких, не намокающих в воде и берегущих тепло, на запястьях – браслеты с часами, рабочими или нет – издалека не разобрать, но часы, остававшиеся на ходу, стоили как упряжка из шести собак. Самыми ценными считались часы марки «Страйдер»: их батарейка представляла собой алмаз с сердцевиной из переработанного ядерного топлива и могла, по слухам, работать веками. Правда, что такое ядерное топливо, народ понимал уже слабо: для большинства это было что-то вроде «божественной силы», дарующей жизнь всему вокруг.

Взгляд Рэнди задержался на одном из соседей. За ближайшим к нему и Фокс столом, запрокинув худые ноги на столешницу, сидел молодой человек в широкополой чёрной шляпе; он прижимал к груди самую настоящую гитару и длинными, похожими на паучьи лапки, пальцами, перебирал её струны с таким видом, словно гладил чьи-то волосы. Его собственные, тёмно-русые пряди, спускались на плечи, отливая золотом на свету. Сверху и снизу вдоль края век тянулись грубо намалёванные чёрные линии: головешкой красил, не иначе. Руки, до сих пор почти беззвучно скользившие по струнам, были покрыты сетью татуировок, одна из которых бросилась Рэнди в глаза: довольно заметный чёрный крест, продольная перекладина которого тянулась по первой фаланге среднего пальца.

Видеть и слышать гитару Рэнди доводилось на вечерах у пожилого музыканта Мариачи – одного из немногих, кто занимался в МакМёрдо искусством и скрашивал монотонную жизнь горожан, – и у бандита Билли из Серебряного Дворца. И если первый любил свою гитару почти как женщину, сдувал с нее пылинки и протирал клочком замши после каждой игры, инструмент второго дышал на ладан и больше годился для того, чтобы забивать ими гвозди.

– Эй, парень, спой-ка «Сиськи юной Мэри»! – крикнул ему немолодой рыжебородый детина с грубо наколотым на предплечье якорем.

– В печку тебя и твои сиськи, – оскалился гитарист, на мгновение сделавшись похожим на небольшую ядовитую змею. – У меня своя программа на вечер.

– Патронами заплачу!.. – настаивал бородач, хлопая по столу мясистой ладонью. Патронов на что-то крепкое, завезенное из Дюмон-Дюрвилля, ему, видать, уже хватило.

– Да хоть алмазами, – насмешливо сказал ему парень, давая понять, что пословица «кто платит, тот и музыку заказывает», с ним не работает. – У меня соглашение с Бранимиром, а не с тобой.

– Тебя где так со старшими говорить научили, снегу тебе в рыло?..

Рыжебородый грузно поднялся с места; наверняка он отвык слышать дерзости, а особенно – от всяких там сопляков с тонкими пальцами. Акт устрашения, впрочем, не сработал: молодой человек смотрел на него самое большее со снисходительным любопытством. У Рэнди перехватило дыхание; пальцы сжали вилку так, словно та была оружием. Он понимал, что мужик с якорем, хоть и в возрасте, может без особого труда свернуть гитаристу шею.

– Не переживай, крови не будет, – прошептала Фокс, заметив его волнение. – Эй! – воскликнула она, обращаясь уже к гитаристу. – Вот это встреча, брат!.. Какими судьбами в Рэйлтауне?

Она села – даже не села, а хлопнулась на скамью рядом с парнем, словно мужчина с якорем не нависал над ним, как готовая вот-вот обрушиться глыба. Словно того вообще не было. А когда так в твоем присутствии поступает женщина, да еще женщина редкой красоты – потерять почву под ногами нетрудно.

Застигнутый врасплох задира замер, уперев руки в бока и натужно соображая наспиртованными мозгами, как быть дальше – чтоб и перед дамой себя не уронить, и слабаком перед публикой себя не выставить. Когда же в затылок ему уперся ствол пистолета, он и вовсе оробел.

– Всё хорошо, приятель? – спросил его сзади владелец пистолета, оказавшийся Бранимиром.

– Да вот, музыку хотел заказать, – процедил сквозь зубы владелец якоря.

– Как успехи?

– Не очень.

– Так может, на место пойдёшь?

– Пожалуй.

Бранимир не опускал оружия, пока разбушевавшийся гость не вернулся к себе за стол, сопровождаемый откровенными насмешками собутыльников, так и не дождавшихся заварухи. А гитарист, сказав короткое «спасибо» то ли хозяину, то ли Фокс, убрал ноги со стола, сел поудобнее и так яростно ударил по струнам, что все, включая забияку с якорем, разом притихли. Это совершенно не было похоже на нежный перебор, который Рэнди слышал минуту назад. Да и сочетание звуков для юноши из Мак-Мёрдо было непривычным.

Сперва аккорды, вылетавшие из-под пальцев незнакомца, были тяжёлыми, словно камни, падающие в пропасть. Затем они сменились задумчивой нежной мелодией, которая спустя минуту начала становиться всё более тревожной, грустной и пронзительной, а потом снова взорвалась чередой гремучих ударов по струнам, каждый из которых разил Рэнди в сердце, как стрела. Зачарованный ученик кузнеца наблюдал, как пальцы гитариста стремительно перемещаются, останавливаются на доли секунды, чтобы зажать аккорды, а затем снова пускаются в неистовый танец. Впервые Рэнди пожалел, что по выбору родителей стал подмастерьем Масако, а не попросился в ученики к Мариачи. Тот, правда, давал от ворот поворот всем желающим учиться у него, хоть в Мак-Мёрдо их было и немного. Но чем чёрт не шутит…

Рэнди украдкой посмотрел на Фокс. Её широко распахнутые глаза стали тёмно- серыми, как в тот момент, когда она увидела Эзру мёртвым. Не менее колдовским образом эта странная музыка подействовала на всех, кто их окружал; один почти поднёс стакан ко рту, да так и просидел с отвисшей челюстью, пока музыка не стихла. Другой забыл затянуться конопляной самокруткой, и та догорела до самых пальцев. Третий просто распластался на столе, глядя невидящими глазами сквозь пространство.

Последняя вибрирующая нота повисла на струне, как повисают капли дождя на краях крыш, веревках и ветвях деревьев, а затем медленно, томительно растворилась в накуренном воздухе. Люди не хлопали, не хвалили музыканта, не требовали повторения. Шум обеденного зала будто сменился торжественной тишиной тронного.

– Музыка Золотого Века в ее лучшем проявлении! Не забывайте! – гитарист слегка приподнял свою шляпу и сразу же вернул ее на место.

– И явно не для того, чтобы под нее есть, – пробормотал Рэнди себе под нос, поглощая глазами удивительного незнакомца. Ничего подобного Мариачи при нем не играл. Он лишь аккомпанировал собственному пению, время от времени оставляя место для какого-нибудь звучного проигрыша. Юноша не представлял, что музыка бывает другой, если не считать мелодий, которые напевали Масако, родители и соседи. Каким бы унылым ни было житье-бытье в МакМёрдо – песня бодрила, поднимала дух, скрашивала скуку, помогала выразить чувства. Альда пела Рэнди колыбельные до шести лет – и воспроизвести по памяти он мог каждую.

– Я Лекс, – представился гитарист, когда все трое оказались за одним столом.

– Я Фокс. А это Рэнди, мой брат, – сказала бывшая глава Потерянных Детей.

– Приятно увидеть новые лица. Это, часом, не вы бежали из Мак-Мёрдо от эпидемии?

Рэнди едва не ляпнул «да», но вовремя закрыл рот, удивляясь, с какой ужасной скоростью распространяются слухи и как причудливо преобразуются от изначальной лжи к правде.