СФСР - Алексей Небоходов

– Как и обещал, – хрипло произнёс Белозёров, будто оказывая услугу. – Всё официально оформлено, – добавил он, выкладывая папку на стол. – Все бумаги при мне. Вот, собственно, она – живая и в полном здравии.

– Если это слово вообще применимо после того, что она пережила, – тихо ответил Аркадий, глядя на Ксению. – Потому что в её глазах теперь одна лишь выжженная тишина.

Белозёров отступил на шаг и слегка подтолкнул Ксению вперёд, как хозяин, выводящий на обозрение провинившегося питомца.

Ксения шагнула внутрь квартиры и застыла. Пальцы её были сжаты в кулаки, дыхание сбито, а лицо – бледное и опустошённое, словно душу вынули и забыли вернуть обратно. Ни слова, ни жеста – будто она не понимала, где находится и зачем её сюда привели.

Аркадий молчал несколько секунд, затем приглушённо произнёс:

– Проходите.

Слова предназначались обоим, но Ксения не двинулась с места. Белозёров же приободрился и вошёл внутрь с видом чиновника, передающего имущество, давно учтённое, но утратившее значимость.

На кухне было ровно и тепло, словно пространство берегло остатки домашнего уюта. Утренний свет мягко очерчивал углы и подчёркивал тишину. Воздух был чист, без запахов еды и присутствия человека, сдержанный и напряжённый одновременно.

Белозёров без приглашения сел на ближайший стул, будто имел право распоряжаться этим пространством. Он аккуратно положил папку перед собой и расстегнул манжету, готовясь к разговору. Кашлянул, оглядел кухню и вдруг стал почти домашним. Но за маской вежливости по—прежнему скрывалась напряжённость.

Ксения так и осталась стоять в проходе, неподвижная, как вещь, которую не решились поставить на место. Её пальцы дрожали, взгляд упирался в пол, словно там был единственный безопасный ориентир.

Аркадий медленно подошёл к раковине, налил воды, сделал глоток и только после этого сказал:

– Подтверждаю принятие. Личность опознана, передача зафиксирована.

Фраза прозвучала сухо и формально, будто протокол здесь был важнее эмоций. Так оно и было на самом деле.

Белозёров тут же закивал, почти слишком быстро, словно ждал лишь этих слов. Его пальцы заскользили по обложке папки:

– Здесь все документы на неё и на отмену её регистрации. Оформлено чисто, юридически безупречно – прошито, заверено, копии у нотариуса. В министерстве она больше не числится. На бумаге она свободна, как ты и просил.

Говорил он ровно, сухо, словно не желал, чтобы эта сделка длилась дольше необходимого.

Ксения не шелохнулась. Лишь брови дрогнули едва заметно при слове «свободна». Но даже это слабое движение не дошло до тела – слова о свободе не нашли в ней отклика. Она не поверила: ни им, ни себе.

Аркадий смотрел на неё – не как на бывшую рабыню, жертву или обязанность. Просто на человека, замершего в чужой кухне, не знающего, можно ли здесь дышать.

После короткой паузы он перевёл взгляд на Белозёрова – спокойно, твёрдо, без тени сомнения, будто ответ уже прозвучал раньше.

– Ты больше её не коснёшься, – тихо сказал Аркадий. – Ни прикосновением, ни словом, ни случайностью – ты больше никогда не приблизишься к ней.

– Аркадий, да ты что… Я… разумеется, – забормотал Белозёров, натянуто улыбаясь и пытаясь превратить разговор в шутку. – Да кому она нужна теперь? Как кость в горле. Дышать будет легче, вот увидишь.

– Не хочу видеть, – перебил Аркадий.

Тишина сгустилась резко и плотно, стены будто сблизились. Кухня, прежде наполненная теплом, сузилась, словно атмосфера пыталась отгородиться от сказанного.

Ксения медленно подняла голову. В её сухом, тусклом взгляде мелькнуло внимание – слабый отблеск возвращения в реальность. Она не сдвинулась, лишь смотрела, будто впервые осознала, что существует.

– А где она теперь будет жить? – спросил Белозёров с неуверенностью, словно сам не понимал, зачем говорит это вслух. – Ты ведь… ну, ты же не собираешься… я имею в виду…

Он осёкся, не договорив. Но суть его мысли была ясна: не решил ли Аркадий воспользоваться ситуацией и присвоить Ксению. Женщина для Белозёрова оставалась имуществом, и смена владельца была для него естественным исходом.

– Понимаю, – кивнул Аркадий. – Она будет жить. Этого достаточно.

– Конечно, конечно, я просто… чтобы знать, – проговорил Белозёров и встал. Его руки дрожали, несмотря на показную уверенность. – Значит, всё?

Ответа не последовало. Только глухое молчание, в котором любое слово прозвучало бы лишним, как крик в храме.

Белозёров взглянул на Ксению. Хотел что—то добавить, прощальное или оправдательное, но она не смотрела в ответ. И он передумал.

Он снова опустился на стул – неловко, странно, неуместно, будто сам не понимал, зачем остался. Белозёров остался не из обязанности или раскаяния, а от неуверенности, куда теперь идти. Уйти – признать поражение, остаться – ждать, пока его выгонят без слов, как надоевшего гостя.

Аркадий не торопился нарушать это хрупкое равновесие. Он медленно сел напротив, налил себе воды, затем взял ещё одну чашку и налил ромашковый настой – тёплый, прозрачный, едва дымящийся. Без слов поставил чашку перед Ксенией – просто жестом, в котором заботы было больше, чем в словах. Белозёрову он ничего не предложил, подчёркивая тем самым, кто здесь чужой, а кто гость.

Ксения долго смотрела на чашку, будто опасаясь, что чай обожжёт не горло, а то хрупкое доверие, которое едва начало прорастать. Затем осторожно, будто впервые прикасаясь к теплу, взяла чашку обеими руками и сделала глоток – напряжённый, настороженный, как зверёк, пьющий из ладоней и ожидающий подвоха.

Белозёров достал платок и вытер лоб. Посмотрел в окно, затем на стол, потом на Аркадия.

Аркадий выдержал долгую паузу, позволяя тишине заполнить комнату полностью, пропитать её тяжёлым, вязким ожиданием. Только когда лицо Белозёрова стало серым, лишившись последнего следа самоуверенности, Аркадий поднял глаза и тихо произнёс:

– А теперь пшёл вон.

Слова прозвучали мягко, почти ласково, но в этой мягкости таилась такая неприязнь, что Белозёров вздрогнул, словно получил пощёчину. Он схватил папку, смяв её край дрожащими пальцами, и резко вскочил. Стул жалобно скрипнул, будто извиняясь за хозяина.

Белозёров хотел что—то сказать – объясниться или оправдаться. Но, встретившись с холодными глазами Аркадия, понял, что любые слова теперь бесполезны. Он лишь коротко кивнул и направился к выходу.

Его шаги в коридоре звучали торопливо и суетливо, словно он спасался от нависшей тени. Хлопнула входная дверь, и квартира вновь погрузилась в оглушительную тишину, где каждый звук растворялся без следа.

Аркадий остался сидеть за столом, спокойно глядя перед собой, пока отголоски суеты не стихли окончательно. Потом медленно перевёл взгляд на Ксению.

Она сидела на краю стула, сутулясь, словно хотела уменьшить своё присутствие. Казалось, ухода Белозёрова она даже не