Либеллофобия - Н. Мар

— Ула, ноги!

Я обежала камни. Нижняя половина Круса ещё дёргалась. Аракибба вертелась на другой стороне плато, и, улучив момент, я потащила ноги инженера за штанины. Марраду стошнило на камеру. В укрытии бледная Пенелопа приладила ноги к торсу и накрыла Круса пледом. Она не реагировала на расспросы, только шмыгала и дрожала.

Аракибба изогнула вихревую ногу и наклонила пасть, готовясь раскрошить эзеров. Хромосфен не выдерживал и сыпался. Уворачиваясь от смерча, Кайнорт упал прямо на аугментрон. Он выскреб его из-под живота и выстрелил по аракиббе гравитонами. Заряд попал точно смерчу в пасть. Гравитоны затормозили вихрь, аракиббу в последнем мощнейшем витке раскидало по плато, песок рассыпался ковром.

— Тритеофрен! — заорал Кайнорт. — Хватай его, Нахель!

В эпицентре, на месте аракиббы, лежал прибор. Сверкающий зеркальный ромб. Он всё это время был внутри твари! Нахель кинулся подбирать Тритеофрен. Он уже схватил его, когда по земле вокруг заплясали камни. Аракибба хотела прибор назад. Нахель побежал, но камни поскакали вслед, поднимаясь и раскручивая новый вихрь. Навстречу солдату из-за валуна прыгнул кузнечик.

— Мне бросай! — закричал Игор.

Тритеофрен полетел в кузнечика, а Нахель присел и закрыл голову руками. Камни и песок дали ему тысячу затрещин, но бедняга ещё был жив. Аракибба обогнула его, чтобы угнаться за Игором. Его прикрывали из аугментрона, который слишком долго заряжался для выстрела.

— Давай сюда! — Бритц протянул руку, чтобы поскорее затащить кузнечика в укрытие.

— Не прикасайтесь ко мне-е-е!..

Он шарахнулся в обратную сторону — и смерч догнал его на валуне. Игора раскидало зелёным облаком пыли над нашими головами. Я вскрикнула и заплакала. Не могла больше вытерпеть смертей. Игор был потешный, хлипкий, застенчивый, настоящий герой, и плевать, что эзер.

Тритеофрен засосало в новый смерч. За секунду до того, как он оказался в руках эзеров. Аракибба сорвала Берграю полкрыла, перемолола остатки хрома на Кайнорте. Они едва успели укрыться, и вихрь, не найдя никого, занял прежнее место на пиктограмме скарландыша.

— Аракибба и есть тайник, ну и ну, — прохрипел Берграй. — И сколько бы мы её ни распыляли, она вернётся за своим прибором.

Опять начинался дождь. Грязные лужи собирались вокруг злополучного бугра. Мы с Пенелопой растянули над Крусом наши пледы, чтобы он не промок. Какое трупу было дело, неважно. Пенелопе так было спокойнее. Маррада и Лимани сидели тише мышей, а Нахель себя накручивал:

— На месте Игора должен быть я!

— Уйдём и вернёмся на гломериде,– предложил Ёрль. — Расстреляем сверху из гравинады, чего проще-то?

— Нет, — сказал Кайнорт. — Так мы уничтожим и Тритеофрен вместе с аракиббой.

Он вздрогнул, будто от внезапной идеи, и порылся во внутреннем кармане куртки. Выудил сухой помятый колосок, из тех, что показывал мне в каюте два дня назад. Веточку скарландыша. Бритц растёр её в ладонях, вдохнул пыльцу и стряхнул в воздух. Запахло прелыми листьями. Аракибба раскрутила потоки грязи, и сквозь дымную пыль лиловой метёлки начала превращение.

Грязь в основании вихря позеленела. На бугре поднимался не смерч, а гибкий стебель. Он не разбрасывал камни, а распускал широкие мясистые листья. И на его вершине не зияла огненная пасть. Там качался полураскрытый белый бутон. Живой, тяжёлый.

— Уитмас оставил Тритеофрен тем, кто решает не одной только силой, — сказал Ёрль, от удивления топорща иглы.

— Но это только иллюзия, — напомнил Берграй. — На самом деле там всё тот же смерч. Помнишь, что рассказывал Ооинс?

Кайнорт поднялся.

— Для полного превращения нужны живые скарландыши. Те, которые я уничтожил вместе с последней балантифеей.

— Ты куда!

— Исполнять предсказание.

Он вышел и встал лицом к аракиббе, из нежного бутона которой сыпались горячие осколки. Дымок от колоска рассеивался вместе с иллюзией. Цветок превращался в смерч. Бритц посмотрел на жидкую грязь под ногами и сжал кулаки на секунду.

— Ула.

Он звал, чтобы бросить меня аракиббе. Но под гипнозом его голоса я подошла и встала рядом, хлюпнув грязью. Дождь забирался за шиворот. Сердце колотилось где-то в горле. Осколки кварца дырявили Бритцу крылья. Он стянул перчатку, положил руку мне на шею и притянул к себе. И поцеловал. Сон в купели, где Кайнорт топил меня за волосы, больше походил на правду, чем этот поцелуй. Рефлекс откликнулся, когда его язык у меня во рту звякнул шариком о зубы. Клыки выбросило в шею эзера. Его губы дрогнули.

Кайнорт отшатнулся и упал на колени в лужу. Нас двоих окатило грязью, и колючие лапы оттащили меня назад.

— Не трогать её! — взревел Ёрль.

Ёж поволок меня за камни, где закрыл собой от взведённых глоустеров.

— Это рефлекс… это просто рефлекс, — Пенелопа успокаивала себя и Берграя, убирая оружие в кобуру.

Они были взвинчены до предела. Мы все были. Четыре трупа меньше чем за сутки, один под вопросом и один корчился в луже рядом с аракиббой.

— Что он наделал! — кричала Маррада. — Что, дьявол его…

— Смотрите!

Кайнорт зеленел и хватался за горло. Из раздувшихся ран, где ударили мои клыки, текла кровь. Он с огромным усилием вдохнул и откашлял ещё крови. Аракибба над ним качала бутоном, но осколки больше не крошили эзеру крылья. По ущелью разносился крепкий аромат, как на разнотравье после грозы. Бритц поднялся, качаясь и жмурясь от боли. Ещё хриплый вдох, ещё шаг.

Он поднял руку к бутону и коснулся белого лепестка. Аракибба замерла. Она превратилась по-настоящему! Бритца крутила боль. Его пальцы на лепестке крупно дрожали, но Кайнорт тянулся дальше, к сердцевине бутона. Сумасшедший. Минуту назад там бушевала пасть, и жар был способен обратить эзера в пепел. Ещё свистящий вдох. Кровь по подбородку. Бутон приоткрылся, и в руку Бритца скатился зеркальный ромб. Эзер упал назад в лужу, сжимая добычу. Ёрль и Берграй бросились к нему:

— Антидот!

Они оттащили Кайнорта в укрытие уже без сознания. Ёж забрал Тритеофрен. Пенелопа лихорадочно перерыла аптечку, раскидала медикаменты и через минуту вколола противоядие. Бритц на глазах из зелёного стал серым и задышал слабо, мелко-мелко.

— Это только первая доза, приготовь ещё три, — приказал Ёрль. — Вводить каждые полчаса.

— Может… пусть лучше умрёт? — прошептала Маррада.

— Сама умри! — огрызнулась Пенелопа. — С его резистентностью к ядам он будет мучиться сутки!