Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть) - Алёна1648

так же, как и вчера. Но что-то неуловимо изменилось, это ощущение липнет к коже, как ночная сырость, от которой невозможно избавиться.

На столе лежит аккуратно сложенный лист бумаги. Он сразу понимает, что это не просто уведомление, не формальность, не рутинная смена. Ему даже не нужно заглядывать внутрь, чтобы догадаться: это проверка. Решение. Ловушка. Они не хотят, чтобы он просто существовал, они хотят понять, способен ли он оставаться в этой игре.

Он берёт листок, разглаживает его пальцами, взгляд медленно скользит по строчкам. Его смена изменилась. Теперь она совпадает с самыми тяжёлыми вызовами. Экстренные случаи, неотложные операции, непрерывная работа. Эти часы должны были принадлежать другому врачу, но теперь — его.

«Тонко. Они хотят посмотреть, как я справлюсь. Ошибусь — и меня просто „уберут“ за некомпетентность».

В этот момент дверь открывается, и входит Николай. Он не спрашивает, не делает лишних движений — просто бросает взгляд на бумагу в руках Мирослава. На лице у него ни удивления, ни тревоги, только усталое понимание.

— Вот оно как.

Мирослав спокойно складывает листок, убирает его в карман, но напряжение в пальцах выдаёт раздражение.

— Им нужно было проверить тебя не только психологически. Теперь тестируют, как ты работаешь, — говорит Николай, пристально вглядываясь в его лицо, словно выискивая трещины в спокойствии.

Мирослав усмехается, лёгким движением пожимает плечами, словно отбрасывая этот груз.

— А что мне остаётся? Работать.

Он говорит это почти с ленивой уверенностью, но внутри знает — теперь каждая ошибка будет стоить ему слишком дорого.

Мирослав медленно кладёт сложенный лист в карман, ощущая, как тонкая бумага мнётся под пальцами. Это всего лишь расписание — обычный документ, который в другой жизни не вызвал бы у него даже тени эмоции. Но сейчас он чувствует его вес, словно это не лист бумаги, а предписание к жизни, которое нельзя оспорить. Они хотят видеть его в деле. Они ждут его ошибки. Они не собираются давить на него прямо — нет, всё гораздо тоньше. Они создадут условия, в которых он, рано или поздно, должен будет споткнуться.

Он выпрямляет плечи, делая движение медленным, выверенным, словно примеряет на себя новую роль. Теперь ему нельзя просто быть врачом. Теперь он должен стать кем-то, кто не падает, не колеблется, не проявляет слабости. В этом мире, где альфы смотрят сверху вниз, а омеги научились прятаться за послушными улыбками, он не может позволить себе показаться слабым. Это был бы приговор.

В кабинете царит странная, затянувшаяся тишина. Николай стоит у двери, но не уходит, задерживается, чуть склонив голову набок. В его взгляде нет страха, только насмешливая усталость, скрытая за привычной маской безразличия.

— Только не забудь, — негромко говорит он, опираясь на косяк двери, — они ждут твоей первой ошибки.

Мирослав не отвечает. Он смотрит в зеркало, на бледное, напряжённое лицо, на тень недосыпа под глазами, на тёмный взгляд, в котором отражается не страх, а нечто другое. Решимость. Спокойствие, которое даётся ему слишком дорого.

Ошибаться он не собирается.

Николай ещё мгновение смотрит на него, затем коротко кивает и выходит.

Дверь за ним закрывается, оставляя в кабинете ощущение пустоты. В воздухе всё ещё висит слабый запах табака и чего-то невидимого, что нельзя потрогать, но можно почувствовать кожей.

Мирослав делает медленный вдох, закрывает глаза на секунду. Вновь открывает.

В зеркале на него смотрит кто-то другой. Тот, кто больше не может просто жить, просто работать, просто существовать.

Теперь это игра. И он не имеет права проиграть.

Глава 33

Испытание на грани боли

* * *

Больница жила своей жизнью. Внешне — всё то же: холодные коридоры, облупленные стены, запах лекарств и сырости, глухой гул шагов и приглушённые голоса. Люди входили, выходили, кто-то спешил, кто-то задерживался у регистратуры, но в этом привычном хаосе теперь чувствовался иной ритм — замедленный, напряжённый, будто больница затаилась, прислушиваясь.

Доктор Миргородский ощущал это с первого же шага, с момента, как пересёк порог. Взгляды. Одни украдкой, другие — в открытую. Их было слишком много. Вчера он был одним из многих, пусть и с некоторыми странностями. Сегодня — объект пристального внимания.

Он шёл ровно, ни быстрее, ни медленнее, не давал себе права показать, что замечает эти взгляды. Его руки оставались расслабленными, плечи прямыми, но внутри, в самой глубине, нарастало напряжение.

Он вошёл в кабинет, не торопясь, закрывая за собой дверь. Внутри было почти темно: запылённое стекло окон едва пропускало свет, воздух пахнул слабым ароматом спирта и металла. На столе стояли подготовленные инструменты, холодные, безукоризненно чистые, острые. Стерильные. Он провёл пальцем по скальпелю, ощущая гладкую поверхность.

Работа — вот единственное, что сейчас оставалось неизменным.

Мирослав достал поднос с инструментами, медленно расставляя их в нужном порядке. Он уже знал, что первый пациент будет не простым. Они не стали бы проверять его на чём-то лёгком. Проверка уже началась с того момента, как ему сунули в руки чужую смену. Теперь её просто перенесли в кабинет.

Он чувствовал металл инструментов в пальцах, тяжесть скальпеля, сухой, чистый запах хирургического спирта, слышал, как сердце стучит в ровном ритме — пока что ровном.

«Им нужно, чтобы я ошибся. Ошибусь — и меня сломают. Не ошибусь — проверка будет жёстче».

Стук в дверь.

Он поднял голову, но не торопился отвечать.

— Войдите.

Дверь открылась. На пороге стоял фельдшер — омега, молодой, но с бледным лицом. В руках — карточка. Доктор Миргородский видел, как тот колеблется, чуть сжимая пальцами тонкий лист бумаги, словно не решаясь войти.

— Первый пациент ждёт.

Мирослав молча протянул руку, но фельдшер не сразу передал ему карточку. Он продолжал стоять, будто взвешивая слова.

— Что с ним? — голос прозвучал спокойно, но в воздухе уже повисло что-то неуловимое.

Фельдшер коротко сглотнул.

— Сложный случай. И… Вы сами всё поймёте.

Ещё секунда — и карточка легла на стол. Молодой человек быстро вышел, словно опасаясь задержаться лишнюю секунду.

Доктор Миргородский потянулся к бумаге.

«Флегмона дна полости рта».

Он невольно замер.

На его памяти это был первый раз, когда его проверяли вот так. Не просто ошибкой в расписании, не какими-то подставными