Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть) - Алёна1648

— Те, у кого ваши инструменты в руках.

По спине пробежал лёгкий холодок. Мирослав даже не сразу понял, почему. Оттенок его слов, их точность — они были сказаны не просто так, не в воздух. В них был подтекст, угроза, скрытая за внешней нейтральностью.

Он чуть подался вперёд, опираясь на локти.

— Что ты имеешь в виду?

Фельдшер чуть сжал губы, снова оглядел кабинет, словно проверяя, не подслушивает ли кто. Это движение было бессознательным, рефлекторным. Потом он заговорил тише:

— Я работаю здесь два года. Видел, как приходили другие врачи. Хорошие врачи. Они исчезали через несколько месяцев.

Мирослав не проронил ни слова. Его лицо оставалось непроницаемым, но внутри что-то медленно, холодно разворачивалось.

— А потом появлялись слухи, что они «допускали ошибки». — Фельдшер замолчал, затем добавил, как будто неохотно: — Только вот… они не допускали.

Пауза.

Мирослав сделал медленный, размеренный вдох. Всё внутри него вдруг замерло. Как будто не хватало воздуха, как будто всё вокруг — кабинет, свет лампы, металлические инструменты — вдруг потеряли значение. Всё стало тёмным, сжалось в одну точку.

«То есть это не только проверка. Это схема».

Фельдшер колебался, потом вытащил что-то из кармана и положил на стол.

Мирослав не сразу посмотрел. Какая-то часть его уже знала, что он увидит.

Но он всё-таки перевёл взгляд.

Металлический блеск. Его инструмент.

Собственный.

Скальпель.

Он был его. Он знал, что он его.

Но с ним было что-то не так.

Фельдшер смотрел на него внимательно.

— Я нашёл это в лотке для стерилизации.

Мирослав медленно протянул руку, взял инструмент. Ощущение было неправильным.

На лезвии был странный, почти незаметный тёмный налёт. Почти неразличимый, но он был там.

— Что это? — Голос его был ровным, но внутри нарастало тяжёлое, ледяное понимание.

Фельдшер выдохнул.

— Кто-то обработал химикатом. Если бы вы использовали его на следующем пациенте — была бы инфекция.

Пауза.

Тишина.

Тягучая, как свинец.

Мирослав почувствовал, как в груди поднимается что-то тяжёлое. Не страх. Не удивление.

Злость.

«Это не проверка. Это подстава».

Он медленно положил скальпель обратно в лоток, накрыл его салфеткой. Потом посмотрел на фельдшера.

Тот не отвёл взгляда.

«Значит, они уже начали. Значит, Карпов больше не просто наблюдает. Он уже действует».

Мирослав смотрел на инструмент, не отводя взгляда. Скальпель лежал в металлическом лотке, укрытый белой марлевой салфеткой, словно труп под саваном. Маленькая вещь, безмолвный кусок стали, но теперь он означал слишком многое. Доказательство. Улика. Напоминание. Его собственная рука могла бы взять этот инструмент и, не задумываясь, воспользоваться им, не зная, что уже проиграла.

Он медленно накрыл лоток второй салфеткой, скрывая лезвие от глаз, но не от мысли. Внутри поднималось что-то вязкое, тёмное, тяжёлое. Не страх. Нет. Страх был бы уместен, логичен, но его не было. Вместо него в глубине разрасталось другое чувство — осознание.

«Меня пытались убрать. Сделать так, чтобы я сам себя уничтожил».

Фельдшер не двигался. Он всё ещё стоял у стола, но не решался заговорить первым. Его пальцы сжались, словно он хотел что-то сказать, но не находил слов. Мирослав знал этот взгляд. Это не было пустым сочувствием. Это было напряжённое ожидание. Ждать, пока другой сделает выбор.

— Вы… что будете делать?

Голос фельдшера дрогнул, но не сломался. Он был ещё молод, слишком молод, чтобы так говорить. В этом голосе было что-то большее, чем просто страх за врача, с которым он едва знаком. В нём была настоящая тревога.

Мирослав снова посмотрел на него. Долго, пристально. Фельдшер выдержал взгляд, но в глазах его мелькнуло нечто неуловимое. Может быть, он не просто наблюдатель. Может быть, он тоже был частью чего-то большего. Может быть, он тоже знал, что значит оказаться в ловушке.

Мирослав медленно убрал руку с инструмента и взял чашку с чаем. Она была тёплая, немного слишком горячая, но он не пил. Только держал её в руках, чувствуя, как тепло проникает в пальцы, как возвращает его обратно в реальность. Он видел своё отражение в жидкости — лицо чуть исказилось от дрожащего света лампы, но в глазах не было ни сомнения, ни испуга. Только тихая, спокойная решимость.

— Я не допущу, чтобы меня убрали.

Голос его был ровным. Ни одной дрожащей ноты. Он сам удивился тому, насколько спокойно это прозвучало.

Фельдшер не ответил сразу. Он только смотрел. Потом медленно кивнул. Этот кивок был чем-то большим, чем просто согласие. В нём было что-то личное. Что-то, что можно было понять без слов.

— Если вам что-то понадобится… я не хочу, чтобы вы исчезли, как другие.

Он говорил тихо, но в голосе было больше уверенности, чем прежде. Он не спрашивал, не предлагал. Он делал выбор.

Мирослав тоже сделал.

Фельдшер быстро вышел, не оглядываясь.

Дверь закрылась за ним, оставляя Мирославa наедине с кабинетом, со скальпелем под марлей, с чашкой, которую он так и не сделал глотка.

Он всё ещё не пил. Он просто держал чашку, чувствуя её вес. Странно, но именно сейчас это казалось важным — ощутить её в руках, осознать своё тело, своё присутствие здесь, в этой комнате, в этом времени. В этом месте, где кто-то уже решил, что он должен исчезнуть.

Но теперь он знал: он не один. Это было важно. Это значило, что у него есть не просто наблюдатели, но и свидетели. Люди, которые знали. Люди, которые видели. Люди, которым, возможно, было не всё равно.

Он медленно перевёл взгляд на инструмент.

Карпов не просто наблюдал. Он уже действовал.

Это означало, что у него была власть.

«Значит, я не просто врач. Я угроза».

Скальпель лежал неподвижно. Он мог бы использовать его, чтобы спасти. Он мог бы использовать его, чтобы убить. Он мог бы использовать его, чтобы защититься.

Мирослав медленно встал. Чашка с чаем осталась нетронутой, руки были сухими, но он чувствовал, как что-то липкое и тягучее, будто невидимая грязь, покрывает кожу. Он шагнул к раковине, включил воду. Тонкая струя сперва зажурчала мягко, почти успокаивающе, но потом звук стал резче, тяжелее,