Берсеркер: Маска Марса. Брат берсеркер. Планета смерти - Фред Сейберхэген

Обрыв линии не оставлял места для сомнений – и все же Деррон потянулся к кнопке переговорника, соединявшего его с третьим ярусом.

– Альф? Послушай, ты не мог бы сказать, в каком он состоянии сейчас?.. Ладно, спасибо.

Он ждал, оставив линию связи открытой, тупо и устало глядя в экран. Вокруг, в сердце Сектора операций во времени, первые волны восторга уже размывали привычную дисциплину.

– Деррон?

Альф медленно и нудно принялся рассказывать о ранении в сердце и о том, каким образом человек мог нанести себе подобную рану. Да, мозг Мэтта слишком долго оставался без крови и кислорода, чтобы врачи могли для него что-нибудь сделать…

Деррон отключил связь, неподвижно сидя в своем кресле. Многие охотники раскуривали сигары, празднуя победу, кто-то весело потребовал порцию грога… Через несколько минут появился сам командующий, со стаканом в руке. Он подошел к Деррону. Командующий не улыбался.

– Это был доблестный человек, Одегард. Лучший из лучших. Немногие смогли бы совершить хотя бы тысячную долю того, что сделал он – в жизни или в смерти.

Командующий торжественно поднял стакан и отхлебнул вина, чествуя оборванную зеленую линию на экране. Конечно, впереди торжественные церемонии. Может быть, Мэтту даже поставят памятник, на котором будет написано то же самое, только в десять раз длиннее.

– Понимаете, какое дело, – медленно произнес Деррон. – Оказывается, мне по большому счету все равно, что будет с миром. Меня куда больше волнуют отдельные люди…

Командующий, скорее всего, не расслышал его за нарастающим шумом.

– Вы делали то, что было необходимо, майор, и делали хорошо – с самого начала операции и до нынешнего дня. Сектор операций во времени будет расширяться, и нам понадобятся толковые люди на ключевых постах. Я намерен рекомендовать вас к повышению…

Номис стоял, вскинув руки к небу. Седая борода и черные одежды развевались по ветру. Он твердил слова темного обряда уже третий день подряд. Номис упорствовал, хотя его не оставляло ощущение, что вся его борьба с Эем окончится ничем…

Стоя на башне, Аликс прикрыла глаза от утреннего солнца и стала, напрягаясь изо всех сил, всматриваться в морскую гладь, чтобы увидеть парус или мачту. Она ждала с внутренним трепетом, ждала первой встречи со своим будущим супругом и повелителем…

Харл знал, что утесы Квинсленда прямо по курсу, хотя грести до них еще целый день. Он хмурился, глядя на серое неспокойное море. Небо было чистым, только на горизонте намечался шквал. Потом лицо воина просветлело при мысли о том, что юный Эй в своем шатре посреди палубы, должно быть, размышляет о грядущих битвах…

Глава 3

Босоногий человек в монашеской рясе поднялся на вершину холма и остановился, озирая окрестности. Дорога, по которой он шагал, уходила вдаль почти по прямой – через невысокие холмы, чахлые рощицы и заброшенные поля. Картину дополняло свинцово-серое небо. Эту дорогу замостили еще во времена расцвета Великой империи, она осталась едва ли не единственным напоминанием о тех далеких и славных днях.

С холма, на котором остановился монах, было видно, что дорога ведет к узкой башне – одинокому столбу на фоне неба, серому и неприветливому в сумеречном свете дня. С такого расстояния подножия башни не было видно. Монах шел к ней уже полдня, но цель все еще была далека.

Сам монах был худощавым и жилистым мужчиной среднего роста. Его внешность не позволяла определить возраст: ему могло быть двадцать лет или сорок. Лицо с реденькой бородкой выражало крайнюю усталость, серая ряса была забрызгана грязью. По обе стороны дороги поля утопали в слякоти: то ли они были вспаханы и засеяны этой весной, то ли остались нетронутыми с прошлого года.

– О Господи, благодарю Тебя, что эта дорога помогла преодолеть мне бо́льшую часть пути! – пробормотал монах и зашагал вперед. Его ступни, загрубевшие, покрытые шрамами, напоминали потрепанные горные ботинки.

Не считая далекой столбообразной башни, о присутствии человека среди неприветливого пейзажа свидетельствовало лишь одинокое руинированное строение у обочины. Разрушено оно было недавно, сами же стены были возведены в лучшую пору империи; строение служило караван-сараем или заставой. Но около месяца назад, а то и меньше, по этим местам прокатилась война, превратившая дом в бесформенную груду камней. Все, что осталось, грозило бесследно исчезнуть в топкой грязи еще до того, как у стен начнет пробиваться первая весенняя трава.

Монах присел на остатки древней стены, чтобы дать отдых ногам. Он с легкой грустью смотрел на руины некогда внушительного сооружения. Потом, словно мальчишка-непоседа, которому тяжело сидеть сложа руки, нагнулся и поднял один из камней. Рука монаха была узкой и сильной. Он осмотрел камень, прищурился с видом заправского каменщика и вставил его в стену – в выемку, откуда, вероятно, тот выпал. Потом слегка отодвинулся и принялся созерцать результат.

Издалека донесся крик. Монах поднял голову и посмотрел по сторонам. По дороге бежал человек, одетый в такую же рясу, и потрясал обеими руками, чтобы привлечь внимание.

Лицо первого монаха озарилось радостью при виде возможного спутника. Он махнул ему в ответ, уже позабыв об игре в каменщика, и поднялся. При ближайшем рассмотрении незнакомец оказался упитанным человеком среднего роста, с гладко выбритым лицом.

– Хвала Творцу Всего Сущего, почтенный брат! – пропыхтел незнакомец, когда оказался достаточно близко, чтобы его слова были слышны.

– Да славится Имя Его.

Голос монаха с бородкой был приветливым, но невыразительным.

Толстячок, которому было лет тридцать, приземлился на низкую стену, вытер вспотевший лоб и тревожно поинтересовался:

– Если не ошибаюсь, ты – брат Иованн Эрнардский?

– Да, это мое имя.

– Не знаю, как и благодарить Творца! – Толстячок приложил руку к сердцу и округлил глаза. – Меня зовут Саил, брат. Не знаю, как и благодарить Господа…

– Такова Его воля.

– …За то, что Он чудесным образом свел наши пути! За тобой последуют многие, брат Иованн, люди потянутся к тебе со всех четырех концов света, поскольку слава о твоей добродетели и благочестии простерлась до самого Моснара, – по крайней мере, так я слышал, – а то и до земель язычников. И даже здесь, в этих краях, в заброшенных деревнях среди холмов, самые невежественные крестьяне знают о тебе и твоих достоинствах.

– Боюсь, что они знают и о моих недостатках, так как я родился неподалеку.

– Ах, брат Иованн, твоя скромность чрезмерна! Я потратил немало сил, чтобы отыскать тебя, и многажды слыхал