Близнецы. Том 1 - Дарья Чернышова

Рябого пушки льет Кавенга с дружками, а для меня будет лить Настас, – объяснила Ортрун. – Мы уже обо всем договорились с его отцом. Настас неглупый малый и понимает, что в эту сделку надо вцепиться насмерть.

– Насмерть – это с портретом его сестры?

Ортрун небрежно взмахнула рукой.

– Забудь пока про сестру. Это было трогательно и внезапно, но я терпеть не могу, когда мне навязывают условия. У тебя еще будут невесты. Выбирать устанешь.

– Я смогу выбирать?

– Конечно, – охотно подтвердила Ортрун. – В пределах разумного.

Модвин живо представил себе эти пределы. Рядом с портретом какой-нибудь Ирмы Хоревы, чей отец или брат пригодится Ортрун послезавтра, окажется нечто, больше напоминающее натюрморт.

Мельтешащий где-то под локтем юный слуга с кухни наконец догадался предложить господину воды. Модвин выпил все залпом и попросил чего-нибудь покрепче. Слуга прибегал и убегал еще трижды, прежде чем в горле перестало препогано скрести.

Дело шло к ночи. Все, поужинав, расползались по спальням, а Модвин не находил себе места. Он только что вернулся домой, побывав на волосок от смерти, и ему жутко хотелось трахаться.

Он постучал в дверь комнаты Сикфары и открыл ее, не дождавшись приглашения. Младшая госпожа Фретка, увлеченная своим отражением в зеркале, вздрогнула от неожиданности, но тут же радостно улыбнулась, подбежала и крепко обняла Модвина за шею. Он не глядя запер дверь на замок, обхватил узкие бедра Сикфары и поднял ее на руки, почувствовав наконец-то приятное напряжение в теле. Она ведь такая легкая, и от нее пахнет едой, а не гребаной сыростью и кровью.

Только Сикфара не стала задирать юбку и не потянулась к тесемкам на корсаже, когда Модвин уложил ее на кровать. Она повела себя странно – поцеловав его в губы, одновременно толкнула обеими ладонями в грудь.

Модвин вытер рот и посмотрел на нее с немым изумлением. Сикфара ласково погладила его по волосам.

– Придется потерпеть, мой милый, – сказала она и вздохнула. – Уже нельзя. Это может навредить ребенку.

Сикфара вынырнула из-под его рук и вернулась к зеркалу, вспомнив, что не задвинула под ним ящик. С гладкой поверхности Модвину подмигнул яркий зеленый блик, и он только теперь заметил массивное ожерелье на ее шее.

– Откуда это?

– Тебе нравится? – Сикфара поправила украшение и убрала за ухо прядь волос. – Это подарок Настаса. Мы вечно видимся по всяким скорбным поводам, и он решил немного поднять мне настроение. Вот, сказал, камни из Вермары для прелестной Фары. Звучит неуклюже, конечно, но мне все равно приятно.

У Модвина защипало щеки, как будто в лицо подул вдруг холодный ветер. Он спросил, не понижая голоса:

– Ты с ним спала?

Сикфара, поглаживая кончиками пальцев изумрудную россыпь, снисходительно улыбнулась, и Модвин стиснул зубы. Она не собиралась ничего отрицать.

– Это было давно, – бросила Сикфара и одернула манжет рукава. – Он теперь женат, а я ношу под сердцем маленького господина Фретку. Не надо на меня так смотреть! – вспылила она, и бледное лицо ее залилось румянцем. – Ты и без Настаса не был единственным моим мужчиной. Твой драгоценный Освальд лишил меня девственности в брачную ночь, а потом отрыгнул и сказал: «Что ж, милая женушка, это был наш первый и последний раз». Он, видите ли, не хотел дарить своей сестре лишнюю разменную монету. А я хотела большую счастливую семью. Обычное желание для юной девушки, правда? Модвин! Ты куда?

– Никуда.

Клятая дверь прищемила его дублет, и пришлось захлопывать ее второй раз.

Модвин в самом деле шел не разбирая дороги и думал о горькой участи лагерных проституток.

Он просидел в арсенале, примеряясь к разным видам оружия при тусклом свете старенькой лампы, до первых лучей рассвета. Настас Хорева наверняка проспит до полудня. У Модвина куча времени, чтобы выбрать, каким способом его убить.

Он вряд ли пошел бы на это, конечно. У него просто не хватило бы духу. Или злости. То есть злости, в общем-то, хватало с лихвой, только не на какого-то там Хореву, а на себя самого.

Модвин с удовольствием поставил бы к стене зеркало и расстрелял его из лука, но это вызвало бы, пожалуй, слишком много лишних вопросов. Поэтому он решил ограничиться обычной мишенью. Прихватив с собой колчан потяжелее, Модвин вышел из арсенала и ослеп от ударившего в глаза света. Кто-то с ним поздоровался, и он, проморгавшись, поприветствовал подошедшего Дивиша.

– Снова гости, – усталым голосом произнес управляющий и посмотрел в сторону ворот, от которых в глубину двора двигались три очень разноразмерных человека.

Модвин на всякий случай еще раз протер глаза и удостоверился, что по меньшей мере одного из них, русого юношу, худого и грязного, совершенно точно раньше не видел. Да он и не выглядел так, будто мог быть здесь частым гостем. Или гостем как таковым. На самом деле, учитывая, что другие двое вели его под руки, неэффективно подбадривая тычками под дых, он походил, скорее, на пленника.

Модвин осознал, что ужасно не выспался, и, зевнув, вопросительно кивнул управляющему.

– Кто это?

– Пушкарь столичный, – ответил Дивиш, проводив глазами странную троицу, направляющуюся к окованной железом двери. – Очень, говорят, толковый.

– А почему его тащат в подземелье? – спросил Модвин и тут же сам нашел ответ на свой вопрос.

Очевидно же, что Ортрун рехнулась.

– Вы куда, господин? – удивленно прокричал вслед управляющий.

Модвин промолчал.

«Повешение, обезглавливание, сожжение», – раз за разом мысленно повторял он. За последние лет сто по приказу владыки не обезглавили ни одного человека и уж тем более никого не сожгли: петля прочно вошла в берстонскую пенитенциарную моду. Однако Модвин легко мог себе представить, как Отто Тильбе, наплевав на устоявшуюся традицию, сначала снесет им всем головы руками своего палача, а потом сложит тела во внутреннем дворе и сожжет вместе с замком. Что останется – расстреляет из пушек. Или в обратном порядке. В любом случае он будет прав.

– Где моя сестра? – спросил Модвин у попавшегося на пути слуги, скукожившегося от звука его голоса, и вспомнил, что у него до сих пор лук на плече и полный колчан на поясе.

Он почувствовал себя крайне глупо, быстро всучил оружие мальчишке, почувствовав себя от этого еще глупее, и махнул рукой, прогнав слугу, как противного комара.

Сейчас следовало отдохнуть, а не ссориться с Ортрун, но при виде того тощего бедняги злость внутри разбухла, как тесто, и вытеснила даже усталость.

Модвин ворвался в комнату сестры и понял, что растрепанный Баво опередил его совсем немного – лекарь, еще не успев отдышаться, неистово мотал головой и приговаривал:

– Нельзя. Нельзя, госпожа.