Либелломания: Зимара - Н. Мар

— Тогда это всё равно не наш ламбаньян. Не то же самое! Это какой-то гирбид.

— Гебрид, — младший сбил кепку ему на нос.

— Гибрид, — спокойно поправил Миаш.

Пинай погладил листик на ростке. Юфи присыпала его землёй поплотнее и подняла к солнцу.

— Наполовину всё-таки ламбаньян, — сказала она. — А что получится, я не знаю, честно. Но алливейская шурга вся прозрачная, как стекло.

— Может, вырастет стеклянный ламбаньян с золотыми листьями! Или наоборот.

— Пусть это будет другой символ, наш общий. Посмотрим, что выйдет, когда появятся настоящие листья. Ещё всё поменяется.

— Символ эзеров и шчеров? — задумчиво кусал губы Пинай. — Его, наверно, пересадить надо.

— Папаша-то мне надерёт уши, если узнает, что я с жучкой тут сажал.

— Так беги домой, Гиппани, вот ты нюня! Как девчонок толкать, так он папке не хвастал, ага?

— Заткнись! Дай совок.

Ребята осторожно вынули росток из кашпо, прикопали поближе к корням витого пня и щедро полили.

— Не завянет? — нахмурился Пинай. — Считай, это же… совсем-совсем последний шанс.

— Так вы за ним ухаживайте.

— Тогда вы тоже прилетайте ещё. Вдруг он заболеет или чё, — буркнул Гиппани.

— Ладно, — покраснел Миаш. — Мы с Юфи домой. Нас мама зовёт.

Глава 39

Царевище

За окнами лаборатории бренчала по карнизам капель. Весна заплакала в Эксиполе раньше, чем на вилле «Мелисса». Последние пару недель мы с Нулисом то и дело меняли упрямую зиму предгорья на раннюю городскую весну. Инкарнологи завершили подготовку рубинов к обработке и даже провели генеральную репетицию: на реальных телах, зашитых в искусственные кристаллы. Первой отдала жизнь науке кормовая саранча. Конечно, она не ожила, но так было нужно, чтобы специалисты набили руку. Доктор Изи так раздухарился, что предложил раздобыть приговорённого к смертной казни эзера и покромсать его. Но заключённые, которых мы нашли, были эзерами первой-второй линек, и шансы на инкарнацию приближались к нулю. Я упиралась, что даже эзер первой линьки — лучше, чем саранча, и Нулис так на меня посмотрел…

— Тебе лишь бы кого освежевать, — проворчал он и выкрал троих.

Первый был обыкновенный убийца второй линьки. Он не инкарнировал. Второй оказался минори лет семидесяти, после чего сейм прознал о нашей выходке и запретил эксперименты. На нас подали сразу в три суда. Но Иземберд был бы не Иземберд, если бы не раздобыл третьего. Истощённого нервного маньяка, самого обыкновенного короеда. Ему было только тридцать три. И он ожил. Это здорово нас воодушевило.

Зимой я поступила в университет под патронажем и при поддержке планеты Роркс, самой продвинутой в электронике, мехатронике и других «ониках». Никогда ещё я не училась так старательно. Через три месяца я сдала первую сессию экстерном: лишь для того, чтобы Иземберд позволил мне присутствовать при попытке с Вермандом. Я была единственной шчерой, которую вообще пускали в лабораторию в эти пять месяцев. Мы с доктором Изи и Нулисом прошли три этапа дезинфекции, стерилизации, биотестов — и теперь стояли за панорамным стеклом, которое отделяло пульты манипуляторов от холодильного бокса с рубинами.

Верманда раскололо на пятьсот двенадцать кусков.

Коготки биоскопов целились в рубины. Все двадцать приборов были давно настроены программой, которую написали индивидуально для Верманда. В аппаратную зашли ведущий инкарнатор и лаборант.

— Мы готовы запустить биоскопы, минори Иземберд. Как и прежде, литотрипсии разной инвазии будут сменять одна другую в течение трёх часов. Мягкий поток воздуха удалит частички из тканей. После того, как части тела будут полностью избавлены от рубинов, мы достанем их из пузырей и склеим.

Он показал на экран, где двигалась симуляция операции. Мы наблюдали всё это уже в пятый раз. Куски рубинов были помечены числами и точками, обозначавшими верх, ориентированный точно на север, чтобы сложить тело правильно. Доктор устроился в кресле и запустил программу. За стеклом биоскопы засуетились вокруг тела. Когда кончики их коготков касались рубинов, те облачались в пузыри — лабораторные сферы — и поднимались в воздух. Внутри пузырей гравитация составляла одну десятую процента от нормальной. В боксе было около нуля: для того, чтобы освобождённые куски не испортились, пока программа очищает другие. Три часа мы смотрели не отрываясь, как рубины трескаются, не задевая кусков плоти, измельчаются в пыль и выводятся сквозь поры пузырей. Специальный кондиционер удалял рубиновую пыль из бокса.

Что нас беспокоило, так это одежда и частицы комма, которые были на Верманде в момент взрыва. Но технологии эзеров не могли удалить их полностью. Крупинки при ударе игледяной бомбы врезались в кожу.

— Минори Иземберд, — шепнула я, — Йола Шулли говорил, что будто бы вас тоже когда-то разорвали на кусочки.

— Было.

Я оторвалась от стекла и смотрела на его львиный профиль с квадратной челюстью, умоляя продолжать. Это отвлекало от происходившего в боксе. По правде, я думала, мне будет нипочём увидеть операцию над Вермандом, ведь это был не Кай. Но всё-таки не могла перестать дрожать, а желудок подпрыгивал к горлу.

— Я только-только полинял в четвёртый раз, и в дом забрались грабители, — тихо сказал Нулис. — Они разбросали меня по кладовке. Кусков было меньше, пара сотен. Вот этот самый доктор инкарнации, который сидит за пультом, собирал меня часа полтора-два. В одиночку.

— Это правда, что у вас было больше шансов, чем у обычного эзера третьей линьки?

— Больше. Пятьдесят на пятьдесят. Это максимум с поправкой на самые современные технологии. У Верманда вероятность составит… полагаю, тридцать процентов.

— Только треть…

— Целая треть, — вмешался доктор Изи. — Не забывай, для тебя не было бы и этой возможности.

На улице закрутился мокрый снег. Пузыри биоскопов аккуратно сложили пятьсот двенадцать кусков Верманда Бритца и склеили между собой при помощи какого-то вязкого биосостава. С появлением нитей инкарнации клей должен был постепенно рассасываться, давая дорогу току крови и нервным импульсам.

— Теперь дело за природой, минори Иземберд, с нашей и вашей стороны сделано всё возможное и даже сверх того, — инкарнатор встал из-за пульта и, размяв плечи, присоединился к нам.

Первые нити кокона инкарнации у минори третьей линьки появлялись в среднем через час после смерти. Или после того, как тело было большей частью собрано.

Мы прождали в молчании три часа. Нулис, наплевав на лабораторные запреты, курил сигару за сигарой.