Либеллофобия - Н. Мар

— Так чего ты хочешь? Показать, что можешь быть ещё хуже меня?

— Могу! И не говори, что у тебя были причины убить маму, а у меня сейчас их нет!

— Не скажу. Эмбер, у тебя целый ворох причин убить Марраду. Нас всех убить, никто и слова не скажет! Но умоляю: начни с меня. Пожалуйста!

— Чтобы ты первым отделался? Хрен теб…

— Чтобы ты успокоилась!

Я рассмеялась:

— Психолог ерунды не посоветует?

— Маррада беременна!

— Ну да, — хохотнула я со всей злостью, на какую была способна, и обернулась к бабочке, которая обнимала стекло на краю пропасти. — Не смей так дёшево врать.

— Стал бы я просто так менять себя на бывшую, а, Эмбер? Ну, давай, сравняйся со мной по очкам, — он весь побелел, говоря так. — Ребёнок за ребёнка.

Лёд сковал ноги эзера уже до самого дна. А если правда? Да нет, это была уловка. Бездарный крючок, фальшь. Но нести на сердце груз детоубийцы я не собиралась. Моя жизнь — теперь, должно быть, бесконечно длинная — казалась слишком ценной, чтобы прожить её копией Кайнорта Бритца. Вода колыхнулась назад. И тотчас залила край с новой силой.

— Эмбер, умоляю! — нотки отчаяния в голосе злодея теперь совсем не радовали.

Вода отталкивалась и возвращалась, ударяя по камню и рукам Маррады на нём. Тормозя поток, я в итоге делала только хуже.

— Я не… она не слушается. Не получается!

— Просто выдохни и успокойся, — попытался Бритц, но сам понимал, что несёт чушь, задыхаясь от волнения.

— Я не могу, видишь!

— Тогда пусти меня! Скорее!

— Ни за что!

— Эмбер… пожалуйста.

— Тебя выучили добиваться своего, умбразлодей.

— Эмбер…

Он резал меня этим шёпотом. Неповоротливо, с большой натугой, но диастимагия подчинилась. Я разморозила воду вокруг эзера. Кроша остатки льда, Кайнорт бросился к Марраде.

В тот же миг партизанская сеть изловила его на лету и потащила к берегу. А бабочка сорвалась. Река покатила её в кратер по осколкам. Визг заледенил душу и оборвался.

— Маррада! Нет! — Бритц бесновался в сети, летели брызги и кусочки крыльев.

— Ула!

Волкаш звал меня с берега. Партизаны тащили пленного маршала, ещё двое пытались накинуть петлю на богомола.

— Не трогай! — воскликнула я, посылая в карминцев тяжёлую волну.

— Ула… Прекрати! Послушай, крошка, давай к нам!

Я не отвечала, пока не разморозила богомола и не выбросила с водой на другой берег. Так и не разобрала, кто это был. Партизаны никак не могли усмирить Бритца. Карминцев швыряло по сторонам, сеть прорвалась. Волкаш обратился скорпионом:

— Ошейник, ошейник защёлкивай, твою ж мать!

Когда я, полуголая, добрела к берегу сквозь стоячую воду — она опять меня слушалась, проклятая, — Кайнорта уже скрутили. Он уже не мог превратиться, но не унимался, перейдя от агрессии к мольбам:

— Волкаш, прошу тебя! Она беременна! Её нельзя оставлять в кратере! — голос сорвался до хрипа. — Пожалуйста, помоги ей!

Его пнули в живот, оттаскивая от атамана. Ударом по голове наконец заставили замолчать и поволокли к земляркам, нарочно возя по всем осколкам. Никто, никто не имел права осуждать карминцев.

— А что, если правда? — я тряслась, пока атаман оборачивал меня в свою куртку. — А если она ждёт ребёнка? Волкаш!

— Что? Конечно, нет! Послушать величайшего враля и разбиться о стёкла, доставая труп? Всё кончено, Ула. Выдыхай.

— Я не Ула. Я Эмбер.

Волкаш сгрёб меня в объятия:

— Мои поздравления, диастимаг. Такой силы на своём веку я ещё не встречал.

— Вода не слушается. Не понимаю я её. Не понимаю!

— Нужно время. Ула… Эмбер, нужно уходить: флагман вне досягаемости, кто-то увёл его на орбиту.

— Это Ёрль. Но он ещё вернётся за богомолом. А Инфер улетел к Альде Хокс.

— В любом случае, здесь война окончена. Нужно замести следы, чтобы те, кто выжил, не явились за Бритцем.

— Что вы с ним сделаете?

— Отдадим карминцам в Гранае. Они заслужили вырвать ему крылья.

Мы спустились в землярку, и через несколько минут у реки не осталось и следа партизан. Только разгром, смерть и стёкла. Вода наполняла кратер спокойно и ровно. Как неживая.

Я тоже была неживой.

Глава 41

Я вернусь, когда ты станешь чудовищем

Три дня всходили солнца, шли дожди, три дня я пролежала носом к стене в землярке. Мы прибыли под Гранай, где Чпух и Баушка Мац безуспешно носили мне пить и есть. Одна с увещеваниями, другой будто ненароком оставляя на моей подушке кулёк с карминелью и роняя в ноги термос. Но карминель не лезла в горло. Воду я даже видеть не могла. Мне было никак. Жизнь балансировала на нуле, как эквилибринт:

плюс один — я стала диастимагом;

минус один — потеряла папу, который бы этому обрадовался;

плюс один — я отомстила Кайнорту Бритцу;

минус один — но убила Марраду;

плюс один — Урьюи не погибнет;

минус один — шчеры станут рабами эзеров.

Вот так.

О судьбе Кайнорта Бритца я три дня не имела понятия и даже не заикалась. «Надеюсь, его уже казнили», — повторяла и повторяла себе, впадая в тошное забытьё. И просыпаясь, первым делом пугалась этой мысли. Пыталась встать, сесть или хотя бы отвернуться от стены… тратила на это все силы и… не могла. И засыпала вновь, повторяя, что злодею, наверно, уже не больно.

Баушка Мац допытывалась, какого лешего меня гложет, но разве я могла сказать? Я и внутреннему голосу запретила облекать ответ в осмысленные фразы, ибо их значение пугало сильнее смерти. Нет, я не хотела говорить о Бритце. На третий день Баушка Мац привезла какого-то лекаря. Всё, что им удалось, это вытащить последние стеклянные занозы и влить мне по вене физраствор. Лекарь шушукался в углу, а я вдруг начала безудержно плакать и к вечеру растратила большую часть чужих стараний.

А потом вернулся Волкаш. Он сел на кровать и гладил меня по голове, распутывал волосы.

— Доктор сказал, ты не дала осмотреть себя полностью.

— Всё в порядке.

— Но ты ведь не помнишь целых полч…

— Поэтому всё в порядке! Уходи.

— Я знаю, что тебя приободрит, — придумал он. — Только выпей это.

Лекарь всё-таки не зря получил