Либеллофобия - Н. Мар

от Баушки Мац сто карминских пурпурупий, потому что я нашла в себе силы подняться и даже глотнуть жидкого супа. Волкаш стал говорить со мной по-другому. Он улыбался, глядя, как бульон послушно греется в моих ладонях.

— А ведь всё из-за той сколопендры. Она буквально разобрала тебя на молекулы и потом собрала правильно. И магия наконец заработала. Только подумай, Ула… Эмбер, впереди целая вечность. Это джекпот. А ты бросаешь его в мусор, как помойного котёнка.

— Я ведь не нарочно. Не знаю, что со мной, — бормотала я. — Ладно, с супом всё. Что ты хотел мне показать?

— Не что, а кого. Кайнорт Бритц хочет тебя видеть.

— А я его нет!

— Постой… сядь! Мы пытаем его третьи сутки, чтобы добыть координаты флота Альды Хокс и передать их имперцам. Шчеры не хотят биться у самого Урьюи, понимаешь? У нас есть только эта последняя ночь, Эмбер. Кажется, он готов говорить, но требует тебя. Понимаю, как тяжело будет снова встретить того, кто причинил тебе столько зла. Но надо взять себя в руки и попытаться. В последний раз, обещаю.

— Волкаш, его бесполезно мучить, — я покачала больной головой. — Просто убейте и… всё.

— У нас особые методы.

— Не хочу о них знать.

— Это последний шанс не отдать Урьюи насекомым. Мы с таким трудом добились поддержки императора!

Значит, это ещё не конец. Я должна была пойти. На следующий вечер, когда я уже могла стоять и ходить, Волкаш отвёз меня в город на тропоцикле. Тюремные казематы располагались в самом низу Граная, где жёлтый искусственный свет прорезал душный сумрак. В камеру пыток вёл миллион дверей.

Полупрозрачное стекло во всю стену делило комнату пополам. С одной стороны кофейный столик, пепельницы, кружки с токсидром. С другой — разбитые кирпичи, цепи, кровь и боль. И разной интенсивности красные брызги на стенах, полу, потолке. Я не желала знать, что здесь творилось три дня. Но сейчас Кайнорт сидел у противоположной стены в состоянии хорошо отбитой котлеты. Он смотрел в одну точку. Вглубь себя смотрел, пока кровь стекала из носа по губам на когда-то белый воротник.

— Мы его и пальцем не трогали. Это он сам… — объяснил Волкаш, — конечно, с моей помощью. Бился о стены, переколошматил тут всё крыльями. Карминцы думали, если диастимаг подчинит волю пленника, он быстрее сломается.

— И как?

— Его резистентность начала расти. Я не собирался калечить слишком или убивать. Но вчера он вышел из-под контроля и попытался выколоть себе глаза авторучкой. А сегодня выполнял мои команды с такой задержкой, будто делал одолжение. Уже осознавал, научился отслеживать влияние.

— Чего вы хотите от меня?

— Просто войди и поговори. Я тебя подстрахую.

— Сначала ты, — целый бизувий не смог бы сдвинуть меня с места. — Постою здесь ещё, можно?

Я осталась наблюдать из-за стекла, как атаман пересекает камеру, и Кайнорт поднимает налитые чернилами глаза. Под правым свежий шрам, левый заплыл сине-фиолетовым. Он был в той же самой одежде, что и три дня назад. Только швы на рубашке изрезаны, колени изодраны.

— Здравствуй, Волкаш, как дела?

Волкаш сел за шаткий стол без одной ножки и выложил кожаный свёрток.

— Давно родила. Подойди.

Кайнорт поморщился, собирая себя с пола и вытягивая вверх по стене. Из носа потекло сильнее. Мне захотелось на воздух, но дверь была заперта. Эзер рухнул на стул напротив Волкаша и взялся за свёрток.

— Так, что у нас тут? — он на полном серьёзе свихнулся, это было очевидно. — Ногтевая игла, ржавый скальпель, щипцы для зубов, какая прелесть. Глаза разбегаются.

— Хватит паясничать.

— Ты не можешь требовать этого от сумасшедшего, Волкаш. Это как требовать от дождя идти вверх.

Он засмеялся так дико, что я бы на месте карминцев уже вызвала бригаду из дома скорби. Волкаш наклонился ближе:

— Назови координаты флота. И всё закончится.

— Да мне плевать уже, — Кайнорт задумчиво выбирал скальпели, пробуя на язык кончики лезвий. — О, вот этот.

Он всадил скальпель себе в руку, и Волкаш вскочил. Но разве это не он приказывал?

— Или, может быть, так? — Бритц полоснул себе по шее. — Хотя если бы я был тобой, Волкаш-ш-ш, я бы приказал это!

Стол опрокинулся под ударом эзера, но прежде чем Волкаш обратился скорпионом, Кайнорт успел разрезать ему щёку. Скорпион отбросил эзера хвостом к стене. Ворвалась охрана, толкнула меня на стекло и бросилась в камеру пыток. Я села под кофейный столик, поджала ноги и отвернулась, слушая удары. Их немного потребовалось, чтобы усмирить эзера в ошейнике. Когда всё утихло и карминцы ушли, я выглянула. Волкаш стоял, Кайнорт валялся. Мало что изменилось, потому что места для новых ссадин на нём уже, кажется, не было.

— Спрашивал, чего мне угодно? — отряхивался Волкаш. — Пришёл порадовать Эмбер. Мне угодно, чтобы ты ответил перед ней за насилие.

Волкаш бросил ему что-то мелкое в лицо. С металлическим звуком оно покатилось по полу.

— У тебя третья линька, Бритц, а прокол всего один. Это штанги для пирсинга. С перламутровыми шариками под цвет глаз. Расстёгивай ширинку, тварь, будешь делать себе красиво.

Бритц поднялся на колени и подобрал шарики и штанги. Послушно расстегнул ремень. Чувствуя, как безудержно мутит, я снова забралась под стол, зажмурилась и что было сил прижала к ушам ладони. Что же это, пытка для эзера или для меня? Сквозь пальцы прорывались хриплые стоны, ругань Волкаша и новые удары. Я выбралась из-под стола, только когда атаман вернулся.

— Ты это видела?

— Конечно, нет, — я обошла комнату по кругу. — Волкаш, что за… хрень ты творишь?

— В смысле? Я же не член ему отрезал! Всего лишь декоративные проколы.

— Это мерзко.

— Это модно. Вертикальный и горизонтальный, жаль только, воспользоваться по назначению вряд ли придётся.

— Нет, мерзко поступаешь ты. Не пытаешь, а просто издеваешься. Выпусти меня!

Волкаш не шелохнулся и скрестил руки на груди. Бритц лежал серо-голубой, на ладонях была кровь, по брюкам в паху растекалось алое пятно.

— Почему столько крови? — ужаснулась я.

— Руки у него тряслись.

— Знаешь, а я не удивлена, что он свихнулся!

— Эмбер, но он тебе жизнь переломал. Ты что несёшь вообще? Тебе его жалко? А он кого-нибудь пожалел?

— Тебя! На ринге!

— Я