Альманах «Российский колокол». «Новые писатели России». Литературная премия М. Ю. Лермонтова. Выпуск №3 - Альманах Российский колокол

очень важных государственных домах с их дубовыми дверями, которые не прошибить и самой крепкой русской голове, даже если разбежаться от самого центра Лубянской площади; о нет! Речь идёт не об этих домах, на эти дома автор и не посягает – нечего раскрывать государственные тайны, а то вдруг Государство погибнет, кого обвинят? Авторов, конечно! И правильно сделают – нечего лезть со своим правдоисканием! Да, так что речь идёт совсем не о тех домах, куда должны лезть не авторы, а Прокуроры и Судьи, нет, речь идёт совсем даже о других домах, одни названия которых заставляют умилиться и думать о чём-то возвышенном, неземном, духовном… Ах, эти московские дома поэтов и музыкантов, зодчих и артистической молодёжи! Да, читатель, я думаю, ты догадался, о каких домах идёт речь! О тех, где парят в воздухе невидимые музы и жизнь вечный праздник!..

Итак, в одном из таких домов в середине лета в году, который теперь записан во все учебники мира, в огромном ресторане с камином, который, правда, на памяти автора никогда и не зажигался, в приятном полумраке, за столиком налево от входа, как раз рядом с раскрытым чёрным, немного запылённым зевом этого известного на всю столицу камина, около тяжёлой мраморной колонны сидели трое: двое мужчин и, разумеется, молодая женщина.

С кого начнём наше повествование? Чего скрывать, автор всю жизнь был очарован красотою богинь, которые ступали по одной с ним земле, так что сначала о прекрасной даме! О нашей героине можно было с уверенностью сказать, что она либо накануне участвовала в конкурсе красоты, либо вообще не москвичка, потому что на ней не было ничего отечественного, но при этом всё сидело так естественно, так просто, как будто она с колыбели привыкла носить только иностранное. Однако это было совершенно не так, более того, это было совсем не так и фамилия-то у неё была совершенно русская; её звали Анастасия Лунёва по прозвищу Луна, что само по себе говорило о её происхождении. На вид Луне было лет двадцать пять, но мы точно знаем, что в этот день ей исполнилось ровно двадцать семь лет и три месяца, что, впрочем, ей совсем не мешало считать, что её жизнь только начинается, с чем автор, конечно, совершенно согласен. Как говорится, юность нас балует до последнего вздоха.

Мужчины были не менее выразительны. Тот, что постарше и которому можно было дать лет сорок пять, звался Вадимом Осиповичем Брунч-Брулевичем. Из кармана его новенького, пахнущего Европой светлого костюма вился как факел острый конец накрахмаленного платка. И вообще Вадим Осипович был весь бодр и подтянут, и всё в нём свидетельствовало, что он человек, знающий до последних мелочей радости жизни и всякие другие откровения. Он, как у нас говорят, проходил по культурной линии. Только эта линия исходила из известного на весь свет Чрезвычайного Комитета Безопасности – ЧРЕЗВЫЧАЙНИКА по-народному, или ещё проще – ЧАЙНИКА. Впрочем, Брунч-Брулевич и ЧАЙНИК были в прекрасных отношениях. Вадим Осипович считал ЧАЙНИК своим родным домом, ЧАЙНИК считал Брунч-Брулевича своим родным сыном. Второй собеседник был моложе и скромнее Вадима Осиповича и в одежде, и даже в выражениях, хотя и был журналистом и работал в знаменитой большевистской с тысяча девятьсот пятого года газете «Гнев народа». Его звали Григорий Лютый. Григорий был хорош от природы – высок, с крупными чертами лица. Его тёртые джинсы и свитер на голое загорелое тело ещё больше подчёркивали его природные достоинства, а связь с газетой делали его имидж просто почти романтичным. Даже Луна удостаивала его иногда бесплатной улыбкой, хотя бесплатное всегда считала лицемерием. Сама Луна не была лицемеркой, она работала за большие деньги, а часто и за валюту.

Было видно, что собравшиеся ожидали чьего-то прихода: они то и дело оборачивались на главный вход в каминный зал. Они обговорили уже почти все темы сегодняшней московской жизни, съели обед из трёх блюд и перешли теперь к кофе и политике, потому что уже не о чем было говорить. Правда, Брунч-Брулевич ещё заказал себе рюмочку французского коньяка, который считал необходимым в его тяжёлой работе в ЧАЙНИКЕ.

Конкретно речь шла о большой статье, появившейся в сегодняшнем номере «Гнева народа». В ней говорилось, что в нынешних условиях, сложившихся в государстве, в политике правительства и президента должна чувствоваться душа. Статья так и называлась: «Должна ли быть душа в политике». Григорий был уверен, что статью писал сам Главный редактор Игнатий Игнатенко, который был в какой-то родственной связи с самим Президентом. Поговаривали, что Игнатий Игнатенко женат на дочери Президента от незаконной связи. Впрочем, Григорий нисколько не сомневался в связях Игнатенко с Президентом, иначе как бы Игнатий стал Главным редактором в тридцать шесть лет? «Аферист, – думал Лютый про Игнатия Игнатенко. – В России нельзя стать Главным редактором в тридцать шесть лет. Он – не Пушкин».

– Гриша, скажите мне честно, зачем ваша газета вдруг заговорила о душе? – оторвал журналиста от его мыслей Брун-Брулевич.

Вадим Осипович, конечно, читал статью в газете большевиков. Все сотрудники ЧАЙНИКА читали «Гнев народа» каждое утро. Последние семьдесят три года.

Только Луна не читала «Гнева народа». Она вообще не читала газет. Впрочем, она не читала не только газет, она ничего не читала, что, однако, не помешало ей высказать своё категорическое мнение:

– У всех есть душа!

– Душа и политика – две вещи самостоятельные, а душа так вообще божья тварь, – философствовал Брунч-Брулевич, держа рюмку на вытянутой руке и играя её содержимым в лучах люстры, висевшей в центре зала.

– Вадим Осипович, вы никак стали верующим? – сделал большие глаза журналист из «Гнева народа».

– Ну, не всю же жизнь быть большевиком! – отпарировал старший товарищ. – Жизнь диктует свои законы! Судьбоносные!

– Неужели у вас на службе такие перемены? – искренне удивился Лютый.

– Ну, если рупор народа пишет о душе, то карающий меч должен быть в руках божьих, – старший товарищ знал всегда, что ответить.

– В вас тоже пробудилась душа? – не унимался упрямый журналист.

– Когда говорят о душе, жди неприятностей! – высказала своё мнение Луна.

Брунч-Брулевич хотел ответить Григорию, что душа есть только посредник между ним и неприятностями, которые могут его ожидать в будущем, но не успел. Над их головами раздался знакомый голос:

– Правильно, друзья мои, подумайте о неприятностях, которые могут сокрушить любую душу!

Голос был негромкий, но такой отчётливый, что каждому показалось, что он обращён именно к нему.

– Это говорю вам я – ваш Полковник!

О, конечно, это был его голос! Это был он сам! Это его