Волнорез по имени Культура - Евгений Александрович Ямбург

в нацистской Германии. Среди них – Вильгельм Густлофф. Ему воздвигнут памятник, его именем назовут корабль, который в конце войны отправит на дно легенда советского флота подводник Александр Маринеско, чье имя и подвиг будут долгое время замалчиваться в СССР. Спасутся единицы, среди них беременная женщина, которая на следующий день после чудесного спасения произведет на свет автора повествования.

Чем же заслужил Вильгельм Густлофф государственные почести? Персонаж он во всех отношениях малопримечательный. Скромный банковский служащий, страдающий от рождения заболеванием гортани, а также хронической болезнью легких. Родился в 1895 году, но по слабости здоровья не был призван в армию и не воевал на фронтах Первой мировой. Для поправки физических сил был послан банком в Швейцарию, «где целебный воздух Давоса оказался настолько целительным, что причиной смерти его послужили совершенно иные обстоятельства». Окрыленный национальной идеей, Вильгельм вступил в нацистскую партию. Проявив врожденные организационные способности, навербовал туда живущих в Швейцарии граждан Германии и Австрии – пять тысяч новых членов, которых свел в образованные по всем кантонам местные отделения и заставил присягнуть тому, кому провидение уготовило роль вождя.

Реагируя на запрос, поступивший в Малый совет кантона Граубюнден, представитель иммиграционной полиции спросил Густлоффа, насколько его партийная деятельность в качестве ландесгруппенляйтера НСДАП согласуется с проживанием на суверенной швейцарской территории; последний ответил: «Больше всего на свете я люблю жену и мать. Однако, если Вождь прикажет убить их, я подчинюсь приказу».

Остановимся и, воспользовавшись траекторией краба, совершим боковое движение в сторону и назад. Ровно в том же 1895 году родился блистательный советский поэт Эдуард Багрицкий. В написанном в 1929 году стихотворении явившийся больному и отчаявшемуся автору (поэт страдал и в конечном итоге умер от астмы) умерший Феликс Дзержинский говорит ему про наступивший век:

Но если он скажет: «Солги» – солги.

Но если он скажет: «Убей» – убей.

Так идейно и психологически осуществлялась подготовка будущих добровольных палачей.

Возможно, кого-то покоробит лобовое сравнение безусловно одаренного чувствительностью поэта с серым партийным функционером. Но ведь талант, как известно, ниспослан человеку свыше, он, простите, как прыщ: на ком хочет, на том и вскочит. А в сухом остатке – стремление людей двадцатого века, вне зависимости от их личных дарований и конкретных условий существования, оправдать для себя жестокость идеологии и приход тоталитаризма. Это своего рода повреждение культурного кода, неизжитая генетическая болезнь, передаваемая по наследству следующим поколениям. Пусть не в явном виде, но от этого еще более опасная, поскольку гибель от нее наступает внезапно. Что и произошло с сыном повествователя.

Но вернемся к биографии персонажа, а точнее, к ее завершению и увенчанию его венцом Мученика за идею. Вильгельм Густлофф был убит 4 февраля 1936 года, через три года после захвата власти нацистами, давосским стрелком: студентом-медиком евреем Давидом Франкфуртером, страдавшим от рождения хроническим воспалением костного мозга. Примерно в то же время старший матрос Александр Маринеско уже перешел с торгового флота на Краснознаменный Черноморский военный флот, где после учебки и штурманских курсов попал на подлодку. (Э. Багрицкий умрет своей смертью в 1934 году, в год убийства С. М. Кирова, и попадет в советские святцы как певец революции и Гражданской войны. Можно с достаточной степенью вероятности предположить, что не лишенный воображения и страстей комсомолец Маринеско, будучи родом из Одессы, упоенно читал стихи своего земляка.)

Так завязывался тугой узел грандиозной трагедии двадцатого века, имя которой – Вторая мировая война, эхо которой глухими раскатами доносится до наших дней. Роман Гюнтера Грасса тому лишнее доказательство. У каждого свой взгляд на причины погружения в эту бездну. Экономисты, социологи и политологи предложат тысячи объяснений холодному технологическому варварству, приведшему к гибели миллионов безвинных людей. Каждый из них, как писал философ и культуролог Г. С. Померанц, прошедший войну и сталинские лагеря, обладает лишь осколком истины. Свой педагогический осколок я много лет рассматриваю под увеличительным стеклом, силясь постичь не только причины случившегося, но главное направление и траекторию дальнейшего движения педагогики двадцать первого века.

По-моему, ближе всего к пониманию главной педагогической задачи новейшего времени подошел нидерландский адвокат и общественный деятель Авель Херцберг, его фрагменты из «Писем к внуку» опубликовал журнал «Звезда» (2013. № 6). Испытав на себе ад нацистских лагерей, он знал, о чем говорил. Когда после очередных чтений одна из слушательниц спросила его, что делать, чтобы наши дети снова не стали жертвами насилия, он ответил: «Это неправильная постановка вопроса. Правильная: что делать, чтобы наши дети сами не стали палачами?» Ибо все эти кровавые мерзости творили обычные люди, обыватели. Казалось бы, у немцев, прошедших известное покаяние и получивших прививку от тоталитаризма, всё должно быть в полном порядке. Оказывается, и там ревакцинироваться еще как нужно, ибо вирус тоталитарного сознания бесконечно мутирует, приспосабливаясь к изменившимся условиям. В частности, и об этом необычная педагогическая проза Гюнтера Грасса.

О детях и внуках войны скажу позже. А пока обратимся к вполне взрослым персонажам романа. Среди них мать повествователя. Ее детство и юность пришлись на двенадцать лет нацизма, а зрелость и старость совпали с расцветом развитого социализма в Восточной Германии.

Еще в Шверине, когда я надевал пионерский галстук и синюю блузу, она вечно зудила: «Море-то было студеное, все детки погибли. Написать ты про это должен. Ты ведь, раз по счастью выжил, у нас в долгу. А я тебе потом всё расскажу, до самой малости расскажу, чтобы ты записал…»

И это говорит член партии, возглавляющий бригаду столяров на народной мебельной фабрике, производившей в плановом порядке спальные гарнитуры, на которые записывались, простаивая ночи напролет, граждане СССР, где в это же самое время влачит жалкое существование Александр Маринеско, герой замалчиваемого и в Союзе, и в Германии подвига, пустивший на дно белый лайнер СЧР (что это за аббревиатура – терпение! – ниже). Здесь не только шок, пережитый женщиной на последнем месяце беременности, чудом спасшейся от неминуемой гибели и поэтому бесконечно возвращающейся памятью к тем драматическим событиям. Соблюдая хотя бы элементарную осторожность, она не должна была втягивать в эти воспоминания сына, растущего в коммунистической Германии, где вечная дружба с Советским Союзом – священная корова. Но, похоже, у этой дамы не возникает когнитивного диссонанса, не включается элементарный инстинкт самосохранения. Отчего так?

Здесь вступает в действие так называемая психология простого человека, включается классовый инстинкт, на который делали и делают ставку вожди тоталитарных режимов прошлого и нынешнего века, всячески подчеркивающие свое безмерное уважение к людям труда, широко пропагандирующие свою социальную патерналистскую