Заветная тайна Крота Фердинанда - Микаэль Брюн-Арно

— О, Мира! Моя милая Мира! Поспешим же!

Однако филин, едва баржа пристала к берегу, тут же взлетел к верхушке дуба, не пользуясь идущими по спирали ступеньками.

— Ну, что же, Фердинанд, думаю, нам не остаётся ничего иного, кроме как подняться на тысячу четыреста сорок три ступеньки, — с горечью сказал лис.

Взглянув на крота, который не сводил с него невинных и потрясённых глаз, Арчибальд понял, что ему следует предпринять. Ради репутации незаурядного коммерсанта стоило немного пострадать! Попросив у музыкантов небольшой кусок верёвки, хозяин книжного магазина взвалил своего спутника к себе на спину и как следует привязал его к себе. Фердинанд в полусонном состоянии пытался привлечь внимание мелких насекомых, порхавших рядом с его мордочкой. Прохожие, оказавшиеся на берегу реки, позже рассказывали журналистам, что видели какую-то странную двухголовую черепаху, которая пыталась вскарабкаться по ступенькам, ведущим к знаменитому Концертному залу Дубравы.

На сотой ступеньке пот крупными каплями струился по шкуре лиса: может быть, солнце становилось всё жарче по мере того, как они приближались к нему? На пятисотой ступеньке лис уже не мог посмотреть ни вверх, ни вниз — у него начинала отчаянно кружиться голова. «Подумай о каштановых пончиках, которые можно будет поесть наверху, — твердил про себя дядюшка Лис, — не опускай глаза ниже кончика носа!» Пока они поднимались, их то и дело обгоняли музыканты «Оркестра Дубравы», они перескакивали через две ступеньки, они почти что бежали вприпрыжку, и при этом каждый нёс в лапах или на спине свой инструмент.

На тысячной ступеньке наши путники ненадолго остановились, чтобы выпить лимонад с листьями сушёного базилика, а оставшиеся четыре сотни ступенек преодолели, не обменявшись ни словом. Несмотря на болезнь Забвения и неспособность правильно осознавать некоторые ситуации, Фердинанд всё же понял, что его милейший друг, любезно согласившийся нести его на своих плечах, был не расположен вести беседу. Когда они оказались наверху, уже стемнело — причём темнота спустилась с такой же скоростью, с которой паутина забвения опутала воспоминания крота. Впрочем, как только оркестр начал настраиваться, Фердинанд словно услышал эхо, долетевшее из прошлого, — и память его на мгновение прояснилась.

— Арчибальд, надо поторопиться, — внезапно сказал он.

— Будьте уверены, Фердинанд, я делаю всё, что могу, но эти ступеньки — настоящая пытка для вашего покорного слуги! Думаю, что больше никогда в жизни не стану подниматься по лестнице!

— Вы не понимаете, друг мой. Нам и в самом деле надо поспешить.

— Объясните же мне, дружище, что вы имеете в виду? Не говорите загадками!

— Это Мира, — ответил Фердинанд, и на его глаза навернулись слёзы, а губы дрогнули в улыбке.

— И что же?

— Мира там, наверху, я в этом уверен.

Ничем не сдерживаемые звуки музыки улетали в звёздное небо.

Оркестр Дубравы

Жизнь Филина Гедеона Дубравного далеко не всегда напоминала нежную баркаролу[1], вовсе нет. Музыкант был младшим сыном в семье прославленных в научном мире академиков; по этой причине ему было нелегко добиться, чтобы старшие члены семьи, в особенности отец, Филин Станислас Дубравный, примирились с его страстью к музыке. Гедеон сочинил свой первый шедевр, будучи одиннадцатимесячным птенцом, когда сидел в ожидании еды на своём высоком деревянном стульчике. Услышав этот «Концерт для суповой ложки и вилки с круглыми кончиками», отец Станислас впервые испытал тревогу — впрочем, это вполне мог быть и первый приступ желудочных колик.

К своему тридцатому сезону филин подготовился основательно. Специально для этого события он аранжировал мелодию, услышанную им тридцать лет назад и всё ещё звучавшую в его душе. Итак, он посвятит этот вечер доброй памяти своего первого концерта в Дубраве, на котором ровно три десятилетия назад произошли счастливые события, которые он никогда не сможет забыть…

За занавесом из красного бархата уже стихал весёлый шум, зал погружался в тишину, обязательную для классических концертов. В четвёртом ряду, невидимые для филина, элегантный лис в пальто и маленький крот в толстых очках поглощали ещё дымящиеся каштановые пончики. Когда занавес поднялся, оркестранты встали, и, к радости маленьких зверьков, сидевших в первом ряду, каждый музыкант поднял и продемонстрировал свой инструмент. «А где же великий Гедеон? Куда пропал знаменитый дирижёр?» — спрашивали дети, сжимая в лапках деревянные фигурки. Когда музыканты снова сели, шелест крыльев прорезал ночную тишину, луч света выхватил из мрака дирижёрский пульт, и перед ним на сцену спустился филин во фраке, сжимая в перьях золотую дирижёрскую палочку, которой он легонько постучал по дереву. Публика, не жалея лап и крыльев, разразилась аплодисментами.

— Добрый вечер, лесная публика! Я, Филин Гедеон Дубравный, главный дирижёр этого прекрасного коллектива, объявляю тридцатый сезон «Оркестра Дубравы» открытым!

А потом музыка словно ярким светом озарила ночь. Зверей, сидевших на круглых деревянных стульях, захватили дерзкие композиции — волнующие, смелые, исполненные глубокого содержания. Концерт был подобен фантастическому путешествию, в которое они отправились, не покидая своих мест, в неповторимых декорациях кроны тысячелетнего дуба. На верхнем ярусе сотня слушателей наслаждалась музыкой под светом звёзд и разноцветных лампочек, развешанных на ветках; в узловатых сочленениях ветвей, на которые они опирались лапками, можно было прочесть невероятную историю зёрнышка, ставшего деревом, — свидетеля эпох, веков и прошлых музыкальных сезонов.

Маленький крот, сидящий возле своего пушистого друга, совершенно позабыл, где он находится, и шумно грыз свои каштаны, не обращая внимания на недовольство других слушателей. Когда он вытер лапки носовым платком, а затем шумно высморкался в него, сам Гедеон повернул голову на сто восемьдесят градусов, отчего у старого впечатлительного крота вырвался короткий приглушённый вскрик. Поскольку мысли Фердинанда унеслись куда-то к звёздам, а на душе было неспокойно, дирижёру пришлось ещё не раз демонстрировать своё неудовольствие. Смущённый Арчибальд, пряча лицо за отворотом пальто, старался не прислушиваться к насмешкам.

— А теперь, — провозгласил филин, когда концерт подходил к концу, — я хотел бы представить вашему вниманию моё совершенно новое произведение. Это мировая премьера под названием «Письмо к Мире»!

Лис чуть не свалился со стула.

— Фердинанд, — прошептал он кроту, — друг мой, вы слышали, что сказал Гедеон?

Но крот был слишком поглощён тем, что складывал, раскладывал и снова складывал пакетик из-под своих каштанов, устремив взгляд в пустоту. Чтобы привести его в чувство, Арчибальд показал