Заветная тайна Крота Фердинанда - Микаэль Брюн-Арно

— Так вы два дня шли через лес, чтобы попасть на концерт! Вот это приключение! Я должен написать весёлый и динамичный марш, в котором будет отражено ваше путешествие, друзья мои! — провозгласил филин и подлетел к листам партитуры, разложенным на рояле.

— О, это вовсе не требуется, Гедеон, но тысячу раз спасибо вам. Может быть, вместо этого вы расскажете нам о вашем «Письме к Мире»? — попросил Арчибальд, протягивая Гедеону пожелтевшую фотографию, сделанную на концерте «Оркестра Дубравы».

— С удовольствием, дядюшка Лис! Это фотография с самого первого концерта! Вы могли бы расспросить и нашего друга Фердинанда! Скажите, Фердинанд, почему вы пришли без вашей прелестной Миры?

Крот долго смотрел на тёмные чаинки, кружившиеся на дне его чашки. Потом, не говоря ни слова, поставил чашку на блюдечко рядом с хрустальной сахарницей и стал развязывать узелки на своём ореховом рюкзаке. Он достал из него тот самый пожелтевший конверт, который уже показывал лису перед путешествием, и разложил четыре фотографии на низком столике.

— Вот всё, что осталось у меня от моей прелестной Миры. Что же касается того, что сохранилось в моей памяти, всё это изложено в книге моего сочинения, которую какой-то зверь недавно купил в магазине моего друга. Я уже много месяцев страдаю болезнью Забвения, моя башка делает со мной, что хочет, и я пытаюсь вспомнить, что же случилось с… Что случилось с… С кем?.. Что с кем случилось, а?

И он смущённо замолчал.

— С Мирой, дорогой Фердинанд, — подсказал лис, поглядывая на Гедеона. — С помощью этих фотографий мы пытаемся воскресить воспоминания Фердинанда. Вы не могли бы рассказать нам о Мире, господин Филин Дубравный?

— Понимаю, — ответил расстроенный филин. — Мне так жаль, Фердинанд, скверная болезнь вас настигла… Но послушайте, я вам вот что скажу: вы были так влюблены! Вы любили друг друга так, что и представить себе невозможно!

При этих словах сердце Марии-Камелии забилось быстрее.

— Знаете, во время первого концерта в Дубраве я был так счастлив оттого, что сумел достичь высот в своей профессии, но в то же время меня бесконечно огорчали споры с отцом, который не верил в моё предназначение, — признался филин. — Во имя науки отец отвергал искусство во всех его проявлениях, и поэтому он решил игнорировать моё приглашение и не приходить на концерт. И вот, когда я в совершенно расстроенных чувствах исполнял первые такты похоронного марша — ах, вы знаете, я такой чувствительный! — я вдруг услышал в зале тоненький голосок, повторявший: «Сюда, смотрите сюда!». Я повернулся и увидел прелестную крохотную барышню-крота, которая указывала на сидевшего рядом с ней зверя, скрывавшегося под широким пальто и большой шляпой. Оказалось, что это был мой отец, Филин Станислас Дубравный Третий, который, вопреки всем ожиданиям, всё-таки пришёл послушать меня и в ожидании начала концерта познакомился с вашей очаровательной Мирой.

— Несмотря на всё своё ворчание, я очень гордился сыном, — раздался вдруг дрожащий голос, и рядом скрипнули старые рессоры.

Мария-Камелия вкатила в музыкальную гостиную кресло на деревянных колёсах, в котором сидел старик с белыми перьями, и подвезла его к Фердинанду. Великолепная мантия Филина Станисласа Дубравного Третьего, укутанного в пушистый плед, была украшена всевозможными блестящими медалями, полученными от самых высоких инстанций леса.

— Господин Филин Дубравный, — с почтением произнёс лис и поклонился.

— С того самого дня мы с папой очень сблизились, — продолжал Гедеон, ласково глядя на своего отца. — Сегодня я, с помощью нашей драгоценной Марии-Камелии, забочусь о нём. Папа уже не может посещать мои концерты, но он видит их в подзорную трубу и слушает с помощью слухового рожка прямо из своей спальни. И всё это благодаря Мире, с которой я имел удовольствие беседовать тридцать лет назад, вместе с нашим дорогим, присутствующим здесь Фердинандом.

— Может быть, вы будете так любезны и поможете мне найти путь к моим воспоминаниям? — спросил крот, умоляюще глядя на филина.

— Конечно, друг мой. Мы тогда говорили обо всём на свете, о вас, обо мне, о том, как вы счастливы, гуляя рука об руку по этому лесу, о фотоаппарате, который постоянно висел у Миры на шее. Она рассказала мне, что очень любит музыку, и напела песенку, которую её мама пела ей в детстве, когда она боялась расти. Именно в память о вас, бесценные мои друзья, я и исполнил эту скромную песню, «Письмо к Мире». Я так ждал, что в один прекрасный день снова увижусь с вами, и надеюсь, моя музыка вам понравилась, — признался Гедеон, и впервые в его голосе послышалось смирение.

— Ваша музыка… она навеяла… навеяла воспоминания, — ответил Фердинанд и повесил голову.

Взволнованные гости и хозяева замолчали, в уютной музыкальной гостиной воцарилась тишина. За стеной слышались ночные голоса леса, журчала вода в реке, шелестели ветки. Впрочем, эти звуки не шли ни в какое сравнение с той симфонией чувств, которая гремела в душе Марии-Камелии. О, это был поистине удивительный вечер!..

— Что же вы собираетесь теперь предпринять? — заговорил Гедеон.

— Попытаемся найти Миру. Мы думаем, что она была на концерте. Вы не могли бы помочь нам, Гедеон? — спросил лис. — На двух первых фотографиях есть подписи — «Кафе госпожи Петунии» и «Оркестр Дубравы», но на трёх остальных стоят только даты, а места, где они сделаны, увы, не указаны, и я их не узнаю.

— Дайте-ка мне взглянуть.

На третьем снимке, датированном 15 июня, Мира и Фердинанд позировали перед деревом, к которому прилепилось шаткое многоэтажное сооружение. На его стенах и на полу теснились самые разнообразные и удивительные вещи, лампы, ткани, предметы мебели, книги и какие-то детали. На четвёртой фотографии, сделанной 24 июня, Фердинанд в грязной рубашке и в штанах на подтяжках с гордостью сжимал в правой лапе лопату гораздо больше его самого. По снимку никак нельзя было угадать, в какой части леса он сделан. Наконец, на последней фотографии, датированной 16 августа, не было ни одной живой души — фотоаппарат запечатлел лишь красивый пейзаж. На пожелтевшей карточке можно было различить деревянный домик, выкрашенный в зелёный цвет, окружённый ухоженным садом и огородом. С одной стороны от домика возвышалась мельница, которая, если лис правильно понимал, работала от колеса с лопатками и приводилась в движение рекой.

— Мне очень жаль, — проговорил Гедеон, внимательно рассмотрев все фотографии, — но я вряд ли смогу помочь вам. Эти места мне совершенно незнакомы. Ясно одно — вы на них выглядите очень счастливым, друг мой, и я убеждён, что вы