Знаки, символы и коды культур Востока и Запада - Светлана Тевельевна Махлина

Если видишь такое: ясно – пишущий годков рождения от второй половины 1980-х и дальше. Безграмотность вопиющая. «Не» везде пишется у них отдельно. «Не вкусный» вместо «невкусный», «не даром» вместо «недаром». Разницы между в «в течение» и «в течении» они не ведают. Про все эти «разочерования», «извените», «циган», «девченка», «вкустно» даже говорить не хочется … Чувство языка полностью утрачено … Переводные книги, издающиеся в РФ, невозможно читать без карандаша – надо править ляпы на каждой странице … На прилавке стояло немецкое вино «Молоко любимой женщины» – если верить ценнику. Блин, кретины – это же «Молоко Богородицы» (Либенфраумильх)! Немцы, хотя народ своеобразный, женщин доить еще не додумались … Тупость нынешних переводчиков и СМИ-шников торчит на каждом углу … Старого седого дядьку, правящего в Монако, называют принцем. А его дочь – поп-певицу – принцессой Монако. Болваны, они не принц и не принцесса – они князь и княжна. Ибо слово prince – это не только принц, но и князь. Ведь Монако – это княжество. Но ведь это – всеобщая дурость в РФ … О чем все это говорит? О том, что разрушение собственно русского языка в Эрэфии привело к разрушению и общей лингвистической культуры. К гибели отличной школы русского перевода, коими славились и Российская империя, и СССР. К гибели самой культуры и знания. Это говорит о том, что в РФ разрушают все – не только науку, промышленность, образование, инфраструктуру и ЖКХ, но и сам наш великий индоевропейский язык. Что школы и вузы РФ начали штамповать брак, незнаек и невежд. Полуграмотных «узкоспециализированных» дебилов[622].

К сожалению, явление это отнюдь не только отечественное. И. Хассан писал по этому поводу: «… большинство из нас с горечью признают, что такие понятия как Бог, Царь, разум, История и государства, некогда появившись, затем канули в лету как принципы несокрушимого авторитета и даже Язык – самое младшее божество нашей интеллектуальной элиты – находится под угрозой полной немощи – еще один бог, не оправдавший надежд»[623].

В культурах, свободных от санации опыта мысли, язык (плоскость символического) располагается на территории «женского» и совпадает с атрибутами «женского тела». В сравнении с «маскулинными» культурами, он получает статус иного, нерационального, неразумного. За метафорой «мужское» скрывается «запрет», «разделение», «отделение», «внешнее», «видимое», «явное». «чистое», «дневное». Поэтому мужскому соответствует структурность, системность в организации мысли. «Женское» же, напротив, – «темное», «ночное», «пластичное», сопоставляемое с Инь, в отличие от мужского Ян, фиксируя «ауру души», «дыхание момента», реконструируя сакральное криком, пением, молчанием. С именно «женским» в языке соотносим орнаментально представленный Логос. В языке – любом – всегда есть соотношение женского и мужского начал. Женское – поэтическое, непосредственно-пластичное, мужское – формально-механистичное. Г. Башляр выделяет две фигуры философии и философствования: философию, описывающую реальность как наличное положение дел. Такая философия представляет собой мужскую сущность с жесткой логикой, а отсюда негибкими конструкциями описания и понимания. Второй тип философии, проникающей в мысль, в сущность реальности можно назвать женской органикой сущности. Это – нежная, обволакивающая, принимающая «мир» и мысль в их единстве философия, распознающая их как грезу, текучую субстанцию. Но эти два типа философии непосредственно отражаются в организации мысли, в языке как инструменте этой организации мысли, выбирающей тот или иной принцип. Г. Башляр отдает приоритет женскому типу организации мысли, близкому к истоку, когда слова «исходят из самой глубины грез»[624]. Перформанс, как правило, стремится создать смену осуществленной, завершенной, но уже неработающей формы. Вот почему удержание языка в состоянии перформанса (незаконченного и принципиально незаканчиваемого смысла), ущербного без телесного плана исполнения, делает стихийность слова свободной от конвенциональных, институционально закрепленных содержательных схем.

Следует иметь в виду, что языки по своему строю делятся на аналитические и синтетические. Ярким примером аналитического типа языка могут служить немецкий и английский языки. Примером синтетического типа языка могут быть славянские языки. В морфологии славянских языков много флексий (приставок, суффиксов, окончаний). Они придают языку множество нюансов. Многие лингвисты усматривали в этом силу языка. Так, А.А. Реформатский, развивавший идеи Московской лингвистической школы, в первую очередь Ф.Ф. Фортунатова и Д.Н. Ушакова, считал, что слово синтетических языков самостоятельно и полноценно и лексически, и грамматически. В аналитических же языках слово выражает только лексическое значение, а грамматическую характеристику получает лишь в составе предложения[625]. Поэтому в них морфология не вовлекается интенсивно в процесс артикуляции мысли. Поэтому в синтетических языках ощущается хаос архаики. Не случайно Хлебников выделял в своих текстах органику предзаданного смысла живой мысли. Так, он вскрывал механизм исчисления, он выводил формулу: Время, судьба, письмо являются одновременно и репрезентантом, и субститутом судьбы и времени. И художник может просчитать и предугадать события на этой основе. Архаический хаос зазывается звуком, так как «слово имеет тройственную природу: слуха, ума и пути для рока»[626]. Единение трех потенциальных сил (звука, мысли, Времени) проясняет свою возможность в числе. Звуки понимаются Хлебниковым как семена слова, а словотворчество – это «взрыв языкового молчания, глухонемых пластов языка»[627]. Язык он рассматривал весьма оригинально. Письмо, по Хлебникову – это своего рода клинопись, вбирающая в себя водоразделы судьбы. «Истина разно понимается поколениями. Понимание ее меняется у поколений, рожденных через 28 лет; … это время есть число лет, равное частному месяца и суток … Для этого берутся года рождения борцов, мыслителей, писателей, духовных вождей народа многих направлений, и, сравнивая их, приходишь к выводу, что борются между собой люди, рожденные через 28 лет, то есть через это число истина меняет свой знак и силачи за отвлеченные начала выступают в борьбу от поколений, разделенных этим временем»[628]. У вавилонян священным считалось число 365. Хлебников это подтверждает: «число 365 есть основное число на земном шаре, его ″число чисел″»[629]. Но, кроме него, он также выделяет священное число 413, так как, по его мнению, «года между началами государств кратны 413»[630]. Различие жизненных ландшафтов обусловливает различие в мироощущении разных народов, а также в Логосе, в его проявлениях и способах бытования. Женская логика в языке – дионисийская, раскрепощенная, стихийная, выявляющая себя через эмоции, формирует энергийное поле, из пространства которого разворачивается мысль.

Слово «ничего!» – то, что выводит из непрозрачности к свету (См., например, «Ничего, выберемся!» – утешал заблудившегося в пургу на медвежьей охоте Бисмарка мужик («лес, болото, никуда дороги. Он считал себя погибшим»). Это заметил Бисмарк, побывав в России послом. Он из таких слов сделал заключение, что тело русской (славянской) нации – женское. Как писал Розанов, несмотря на