За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень

– Мне всегда казалось, это одно и то же. Наверное, до тех пор, пока я не встретила тебя и не поняла, что люблю. Да, ты, как всегда, прав. Отныне моя судьба – там, а моя жизнь – здесь.

– Ты тоже впервые сказала, что любишь меня.

– Правда?

– Без сомнения.

– Разве раньше я не признавалась тебе в любви?

Письмо М. А. Булгакова правительству СССР

28 марта 1930

[РГАСПИ. Ф. 669. Оп. 1. Д. 9. Л. 80–83]

– Мы оба не признавались. Это существовало как-то само собой. Когда любят, не обязательно каждую минуту люблюкать.

– Смешно ты сказал: «люблюкать». А люблючить? Есть такое слово?

– Это когда давно не любят, но все твердят, как заклинание: «Ты любишь меня?» – «Конечно люблю. А ты меня?» – «А как же!» Словно канючат, пытаясь хоть немного воскресить угасшее чувство.

– Давай только раз в год говорить друг другу, что любим. Сегодня как раз канун Нового года. Каждый раз тридцать первого декабря. Давай?

– А если кто-то разлюбит?

– Значит, в очередное тридцать первое декабря он не скажет: «Люблю!» А если мы будем в разлуке, то тот, кто еще не разлюбил, пусть пришлет просто поздравительную открытку с Новым годом. А кто разлюбил, открытку не присылает.

– А если в другие дни мне захочется сказать, что я люблю тебя? Запрещено, что ли?

– Нет, не запрещено. Но только, чур, не люблюкать и не люблючить. А тридцать первого декабря – обязательный ритуал подтверждения.

– Праздник слова «Люблю».

– Точно. И как только тебя угораздило жениться на женщине по имени Любовь! Хорошо, что ты придумал называть ее Бангой.

– Она Евгеньевна, твой муж – Евгений, сын – Евгений. Сплошная евгеника. Даже тут у нас какие-то мистические совпадения.

– Вот бы их поженить друг с другом!

– Моя бы сразу согласилась.

– Да ладно тебе! Что, правда?

– Думаю, да. И детей бы усыновила. И зверье бы перевезла. Троекошье и Бутона. Забавный щенок.

– Неужели она бы легко поменяла тебя на моего Шиловского?

– Легко. Впрочем…

– Как бы то ни было, гражданин Булгаков, а Новый год мы будем встречать порознь и в своих законных семьях. Из-под ареста вы временно освобождаетесь.

– А Новый год с этого года объявили рабочим днем.

– Ну и дураки!

– Кто дураки?

– Ну, эти, которые отменили.

– Так Сталин же.

Личное письмо М. А. Булгакова первому помощнику И. В. Сталина И. П. Товстухе

5 мая 1930

[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 713. Л. 34]

– Сталин, конечно, не дурак. Но отменил напрасно. Ты бы не отменил. Ты весь из музыки и света.

– Пожалуй, поставлю такой подзаголовок: «Пьеса из музыки и света».

Девятнадцатое января 1930 года выпадало на воскресенье по дореволюционным понятиям и одновременно на пятый день пятидневки по революционному календарю, то есть и так, и так выходной. В Камергерском на слушанье новой пьесы Булгакова собрались кто только мог. И старая гвардия зачинателей, вышедшая на подмостки еще в прошлом веке, в год основания театра, – его величество король Константин Станиславский с супругой, ея величеством Лилиной, ея сиятельство Книппер-Чехова, его высокопревосходительство Москвин, их превосходительства Лужский, Снегирев, Вишневский, Раевская, Халютина. И гвардия последующих годов – Качалов и Леонидов, Коренева и Литовцева, Дмоховская и Шевченко. И молодежь, пришедшая в двадцатые годы, – Тарханов, Андровская, Баталов, Грибов, Зуева, Ливанов, Прудкин, Тарасова, Хмелев, Яншин, Степанова, Сластенина, Кедров, Массальский…

Все они, от стара до млада, считали МХАТ святая святых всей жизни, и если существовали Большой театр, Малый театр, театр Мейерхольда и прочая, прочая, прочая, то лишь один театр писался в их понимании исключительно с большой буквы – Театр. Попробовал бы кто из них, особенно из желторотиков, написать с маленькой, страшно вообразить, что бы произошло. Его били бы долго и тщательно, могли и до смерти забить бедолагу, но, слава богу, таковых случаев не отражено в книге истории. И мы, во избежание травм и возможной гибели, впредь тоже станем использовать большую букву Т.

Между прочим, допущены к читке оказались супруга драматурга и ее лучшая подружка, жена крупного советского военачальника. Она же сестра присутствующей здесь секретарши руководителя Театра.

Ждать, что явится сам руководитель Театра, не приходилось. Отцы-основатели вдребезги разругались еще до революции. Как гоголевские Иван Иванович и Иван Никифорович. И если в каком-то месте появлялся один, другой бы умер, если бы тоже пришел туда. Из-за этого существовало как бы два МХАТа, труппа условно делилась на две части – константиновцев и владимирцев.

Автор вышел на сцену, взял охапку страниц, распечатанных Шиловской на ее собственном «ундервуде», и громко объявил:

– «Кабала святош». Пьеса из музыки и света.

В зале усмехнулись, усмешка добежала до губ Станиславского. Ясное дело, что подзаголовок будет сбрит. А чтец продолжал:

– Эпиграф: Rien ne manque à sa gloire. Il manquait à la notre. Для его славы ничего не нужно. Он нужен для нашей славы. Действующие лица…

Он читал не спеша, с достоинством. Когда дошел до сцены, где «Мольер загримирован Сганарелем – нос лиловый с бородавкой. Смешон. Левой рукой Мольер держится за грудь, как человек, у которого неладно с сердцем…» – глянул на Станиславского, и тот одобрительно кивнул читать дальше. В позапрошлом году на юбилее МХАТа у Константина Сергеевича случился тяжелый сердечный приступ, после чего он больше не выходил на сцену, и все бразды правления волей-неволей перешли к врагу – Немировичу-Данченко, а Станиславский занимался теоретическими изысканиями, шлифовал и полировал созданную им всемирно знаменитую систему. Позавчера великому отцу-основателю исполнилось шестьдесят семь лет, и сегодня после читки ожидалось празднование. В буфете стонали столы. Оттуда доносились пленительные запахи, успешно боровшиеся против читаемой пьесы. О ней уже вскоре думали: скорей бы!

Наконец автор добрался до финальных слов:

– Лагранж (проходит к себе, садится, освещается зеленым светом, разворачивает книгу, говорит и пишет). «Семнадцатого февраля. Было четвертое представление пьесы “Мнимый больной”, сочиненной господином де Мольером. В десять часов вечера господин де Мольер, исполняя роль Аргана, упал на сцене и тут же был похищен, без покаяния, неумолимой смертью». (Пауза.) В знак этого рисую самый большой черный крест. (Думает.) Что же явилось причиной этого? Что? Как записать? Причиной этого явилась ли немилость короля или черная Кабала?.. (Думает.) Причиной смерти