За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень

– Я, кстати, в Большом Ржевском, дом восемь живу, напротив вашего одиннадцатого. Мужа вашего бывшего часто вижу. Красавец, ей-богу! Что же касается этого вашего мужа, три дня проживет – уже хорошо. Готовьтесь. Зато к другой уже не уйдет.

Дверь захлопнулась, Елена Сергеевна пошатнулась и упала на одно колено, чувствуя, что ей самой осталось жить несколько секунд.

Прошел первый день из отпущенных профессором Вовси, и она отправилась в аптеку. Домой принесла банку пиявок, с отвращением поставила на письменный стол мужа:

– Полюбуйся на этих упырей! Девяносто копеек штука.

– Да как же я полюбуюсь, если почти не вижу ничего?

Она дала банку ему в руки, он старался разглядеть, как пока еще живут шестеро заключенных, веселился:

– Какие они одинаковые в своем стремлении попить кровушки Михаила Булгакова. Вот этот – Сашка Безыменский, вон тот – Авербах, эта тварь – Гроссман-Рощин, вон та – Орлинский, а эти двое – Лелевич и Ермилов.

– Господь с тобой, Миша, – укорила его Елена Сергеевна. – Четверых из тех, что ты перечислил, уже расстреляли при Ежове. Авербаха, Гроссмана-Рощина, Лелевича и Орлинского.

– А души их все взывают к моей крови, вселились в этих гадов. Кстати, агент Мадлена Трусикова-Ненадежная, почему до сих пор не расстреляны Безыменский и Ермилов?

– Ну что вам сказать… Мы их терзаем ожиданием ареста и расстрела.

Ставить пиявки Захаров прислал свою личную медсестру Ирину Петровну. Она умело взялась за дело, и вот уже два кровососа повисли на висках, два – за ушами, два – на дельтовидных мышцах шеи.

– До чего же знакомое чувство! – злобно радовался Михаил Афанасьевич. – Всю жизнь они из меня так кровь сосут, мерзавцы!

– Вы постоянно лечитесь гирудотерапией? – не поняла сарказма медсестра.

– Всю жизнь они меня лечат, сволочи, причем без помощи медсестер, сами присасываются, гады. Стоило мне написать первое слово, они мигом учуяли запах и поплыли в мою сторону. С тех пор так и роятся вокруг меня.

– Поняла, это вы иносказательно.

Минут через десять Люся, старавшаяся не смотреть на ужасный процесс, все-таки заглянула и пришла еще в больший ужас:

– Миша! Это какой-то кошмар! Они насосались, как мешки, вздулись и просвечиваются фиолетово-красным! Лучше бы я этого никогда не видела!

– Это еще что, Люсенька, Гоголю вообще в нос пиявок ставили.

– Меня вырвет! – И она трусливо сбежала.

Еще через десять минут медсестра с помощью спирта стала снимать Безыменского, Авербаха, Гроссмана-Рощина, Орлинского, Лелевича и Ермилова одного за другим и убивать их в растворе хлорамина.

– Поделом им, собакам! – злорадствовал писатель, видя гибель своих травителей.

Убийца за свои труды взяла не так много, как можно было бы затребовать за столь неприятную работу, всего шесть рублей. Платежки стали накапливаться, Иверов никогда не обманывал, и сейчас, можно не сомневаться, все оплатит. Для МХАТа это копейки в сравнении с теми деньжищами, которые принесли театру «Дни Турбиных».

– Ребята, мне легче! – с восторгом воскликнул больной, когда пришли Ермолинский, Попов и театральный художник Петя Вильямс. – Кровососущие помогли. Голова не болит, никакой тошноты. Глаза, правда, по-прежнему плохо видят, но Гомер был слепой, а каких поэм навалял. Давайте кутить! Люсенька, душа моя, накрывай на стол, будем пить за здоровье вампиров.

Мигом организовалось застолье: водка, вино, яблочный сидр, сначала сидели вчетвером, потом явилась располневшая в последнее время Ахматова:

– Друзья! Гляньте, кого я вам привела! Инкогнито из Калуги!

– Лямин! – воскликнул Булгаков вне себя от радости.

– Тихо ты, сказано же: инкогнито, – сердито буркнул гость. – Ну, здорово, брат!

С Николашей Ляминым, прекрасным литературоведом, Булгаков подружился еще в 1924 году, в шахматы они играли на равных и стали заядлыми соперниками. Будучи заведующим библиотекой Наркомата рабоче-крестьянской инспекции, Николай Николаевич снабжал друга необходимыми для работы книгами. Однажды Лямина задержали по подозрению в торговле валютой, но разобрались и отпустили, а в «Мастера и Маргариту» полетел эпизод, как арестовывают домкома Никанора Босого и обнаруживают у него валюту. В ягодо-ежовское лихолетье беднягу Лямина обвинили в антисоветской пропаганде и упекли на три года в воркутинские лагеря. В начале этого года освободили без права посещать Москву, и он обосновался в Калуге с женой, известной на всю страну художницей Натальей Ушаковой, чьи иллюстрации к книгам Маяковского, Катаева, Агнии Барто, Михалкова считались лучшими.

Но сейчас Лямин явился один, без жены, да и сам – инкогнито, и, опознай его кто-то нехороший, кандыбать Николаю Николаевичу обратно на воркутинские курорты.

С появлением Ахматовой и Лямина веселья прибавилось, все пили, закусывали, Булгаков лишь обмакивал губы в вино и слегка прикасался к еде. Сослался на то, что ему завтра обследоваться на предмет того, может ли он готовиться к полету на луну посредством воздушного шара. Но чувствовал себя впервые за последние десять дней и впрямь терпимо. Лямину даже и не сказали о его болезни. И Ахматова ничего не знала. Спросила:

– Миша, вы почему так щуритесь, будто слепой?

– Придуриваюсь.

Четвертый день продолжался поход Красной армии на разгромленную немцами Польшу, и за столом разгорелись горячие споры.

– Что бы вы ни говорили, это нехорошо, – морщилась Ахматова. – Лев забил антилопу, а мы, как шакалы, кинулись полакомиться чужой добычей. Это так неблагородно, друзья мои, и я не понимаю, чему вы радуетесь. Стыдитесь!

В последние годы Анна Андреевна испытала много страданий. Ее стихи не печатались вот уже больше десяти лет, а тут еще разрыв с третьим мужем Пуниным и арест единственного сына Льва, которого отправили на пять лет в лагеря. Сейчас она работала над поэмой «Реквием».

– Я стыдиться не намерен, – сказал Ермолинский. – Да, некрасиво, да, неблагородно. Но это если, как вы, сравнивать со львом, антилопой и шакалами. В данном случае подобное сравнение неуместно. Поляки кичились своей якобы непобедимой армией, с презрением относились к нашим предложениям о союзе против Германии, а теперь они молниеносно разгромлены вдребезги, и Германия выходит к нашим границам по линии от Минска до Карпат. Разве это можно допустить?

– Не знаю, не знаю, – ворчливо резала эскалоп Анна Андреевна. Малюсенькие кусочки отправляла в недовольный ротик.

– Сергей прав, – поддержал друга Булгаков. – Сталин в данном случае молодец. Он, скажу вам по секрету, нарочно прервал нашу поездку в Ленинград, вызвал меня к себе и говорит: «Товарищ Булгаков, нам без вашего совета хана. Тут вот некоторые Ворошиловы и Буденные не хотят воевать с поляками. Пусть, говорят, с ними Тухачевские воюют. Но Тухачевские у нас малость подрасстреляны, зато есть другие. А некоторые говорят, что нехорошо бросаться доедать антилопу, поваленную львом, мол, мы на