За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень

хотела это признавать и праздновала, как ей больше нравилось. Он мучился, не зная, что подарить, а тут еще в гости приглашают. Но двадцать первое число выпало на пятницу, и любовники вновь встретились в Сивцевом Вражке. Булгаков первым делом огорошил:

– Я не приду!

– Отчего же, гражданин подозреваемый?

– Ну как ты не понимаешь? Я не могу его видеть. Я после первой и пока единственной нашей с ним встречи дал себе клятву: никогда больше!

– Но ты уже эту клятву нарушил.

– Не добровольно, заметьте, товарищи оперуполномоченные, а будучи арестован и в принудительном порядке приведен к месту очередного витка грехопадений.

– Журден бы ни слова не понял из того, что ты сейчас сказал.

– Начхать на Журдена! Я никогда не появлюсь в доме полковника Шиловского.

– Но я уже пригласила вашу чету в телефонном разговоре с Бангой.

– Она мне, конечно же, сообщила. Если ты можешь спокойно подружничать с ней, то сколько угодно, факел вам в руки. Но я не могу видеться с Евгеналом.

– Евгеналом?

– Евгением Александровичем. Я слишком хорошо отношусь к нему, чтобы наставлять рога и одновременно общаться как ни в чем не бывало. Сегодня же лягу в больницу, Люциферыч поспособствует.

– Кто? Люциферыч?!

– Заведующий медчастью МХАТа.

– И что, у него отчество такое?

– Да нет, его по дружбе так именуют. На самом деле он Алексей Люцианович Иверов. Так и просится сократить: Люциверов, Люциферов, Люциферыч.

– У тебя во всем какая-то чертовщина.

– Так что прости, но меня в Большом Ржевском завтра не ждите. Любаша захочет, пусть идет одна. А для тебя я приготовил подарок. – И он сунул руку в карман пиджака. – Вещица не новая, но для меня дорогая. Швейцарские. Багет моего деда. Крышка позолоченная.

Она с трепетом взяла в руки:

– Часы! Лучшего я и желать не могла! Отныне у меня будет одно время с твоим дедом. А значит, и с тобой. Я страшно люблю тебя! Страшно!

Люциферыч в больницу не пристроил, но выписал документ, согласно которому бойцу Булгакову никак невозможно идти на передовую: «21.10.1929. Сего числа мною установлено, что у М. А. Булгакова имеется резкое истощение нервной системы с явлениями психостении, вследствие чего ему предписаны покой, постельный режим и медикаментозное лечение. Тов. Булгаков сможет приступить к работе через 4–5 дней. Алексей Люцианович Иверов. Врач Московского художественного театра».

Справку мнимый больной предъявил супруге:

– В Публбибле у меня внезапно началась истерика, слезы, тряска. Вызвали «скорую», я попросил везти к Люциферычу. Вот рецепты, сбегай, Любонька, в аптекочку.

– А продукты на сей раз откуда?

– Во МХАТе давали, американский миллионер был на спектакле, остался в восторге, отдарился. Ох, мне срочно в постельный режим надо!

Слушать рассказы Банги о том пышном дне рождения, а главное о великолепии быта семьи Шиловских можно было потом столь же долго, сколько в Древней Греции слушались поэмы Гомера.

Золотая осень переходила в серую, и тем уютнее становились тайные встречи в Сивцевом Вражке, когда дождь барабанил в окна под потолком, и начинало казаться, будто это не чей-то, а их дом. Елена Сергеевна сделала все, чтобы обстановка стала максимально приближена к той первой обстановке в Мансуровском переулке, и теперь оба их тайных полуподвала словно слились в один.

– Хочет пригласить тебя на свое сорокалетие, – в конце ноября простонала Елена Сергеевна.

– Час от часу не легче!

– Не волнуйся, милый, я его отговорила.

– Сорок лет отмечать – дурная примета.

– Вот именно. Мне удалось убедить его, что сорокалетие отмечается в тесном домашнем кругу, с самыми близкими родственниками.

– К счастью, любовник в число близких родственников мужа не входит. Воображаю сценку: «А это кто такой?» – «Да это любовник его жены». – «Что вы говорите! Какой миленький. У его жены неплохой вкус».

– Да ну тебя, Миша! – засмеялась она.

Он вдруг задумался, и на языке не удержалось:

– Как бы я хотел до конца дней своих слышать эти слова: «Да ну тебя, Миша!»

– Так и будет, – пророческим голосом произнесла она.

– Едва ли, – усомнился он. – Ты никогда не уйдешь от полковника. Да и я от своей наездницы. М-да… Ну и как тебе удалось убедить его не отмечать сорок лет?

– С помощью Фрунзе.

– Это как?

– Фрунзе пышно отметил свое сорокалетие, и после этого начались проблемы с язвой. Потом попал в аварию, начались желудочные кровотечения. Уложили в больницу. В итоге умер, не дожив до сорока одного. Евгений Александрович высоко ценил его, мы присутствовали на праздновании его сорокалетия. Я еще тогда сказала, что не нужно столько много гостей на сорок лет, это предзнаменует многих гостей на похоронах. Так и случилось. И теперь Евгений Александрович прислушался и согласился праздновать в тесном кругу.

– Хороший мальчик! Послушный, – сказал Булгаков. – А Фрунзе умер вот так. – И он, взяв бутылку вина, налил из нее треть стакана.

– То есть? – не поняла она.

– Его не брал эфирный наркоз, и анестезиолог совершил роковую ошибку, добавил хлороформа больше, чем требовалось. Кардиотоксическое действие обоих анестетиков резко усилилось, не выдержало сердце. Достаточно было вот столько. – Он налил в другой пустой стакан меньше четверти. Возможно, анестезиолог не знал о том, какое количество надо для больного, у которого проблемы с сердцем. А может, кто-то сказал ему: «Сделайте, чтобы он не проснулся». И вот, всего лишь чуть-чуть больше наливается в маску, и человека нет. Живого, сильного, радостного.

– Ты повторяешь Пильняка. Не надо.

– Пильняк не знал, отчего умер его командарм Гаврилов, а мне доподлинно рассказал один знакомый врач. К тому же Пильняк намекает на Сталина, а можно с точностью утверждать, что Сталин здесь ни при чем. Фрунзе приказал убить на операционном столе Троцкий. Ведь Фрунзе сменил Троцкого на посту председателя Реввоенсовета. И поделом. Именно благодаря Фрунзе Октябрьская революция победила. Он своими умелыми действиями выбил из Москвы первых белогвардейцев. А в Москве оказались сосредоточены колоссальные ценности, вывезенные во время войны со всех западных территорий России. Если бы не Фрунзе, Белая гвардия закрепилась бы в Москве и начала бы поход на Петроград. Тогда бы большевикам несдобровать.

– Уж не собрались ли вы, уважаемый Михаил Афанасьевич, написать второй том «Белой гвардии»? О том, как она родилась в Москве?

– Нет. Не собираюсь. Об этом напишет другой хороший писатель. – Подумал и добавил: – Он же и обо мне потом напишет роман.

– Ну, слава богу! А сегодня вы прочитаете мне продолжение пьесы?

– Нет. В пьесе пока перерыв. Хочу прочитать другой отрывок.

– Из моего романа?

– Да, из твоего.

Он достал исписанные наклонным почерком страницы, они расположились, как обычно, он – на кровати, она –