За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень

Глава двадцать шестая

Пиявки! Лечебные пиявочки!

1939

Куда деваться? На другое утро после возвращения в Москву отправились сдавать анализы. Благо поликлиника Наркомздрава, к которой прикреплялись писатели из Нащокинского, рукой подать – до конца переулка, повернуть направо, дойти до конца Гагаринского, и вот она, всего-то десять минут пешей ходьбы. Черно-белая шахматная плитка пола, гулкие шаги врачей, тихие пациенты, или бурные, когда им кажется, что недообслужили. Долго тянется очередь, никто не спешит, врачи вообще не хотят работать, дурака валяют.

Сдали мочу, сдали кровь, вернулись домой, результаты анализов – завтра. Пришел Ермолинский, Елена Сергеевна отправилась готовить завтрак, поскольку анализы сдавались натощак. Двое давних друзей остались наедине в полутемном кабинете-спальне.

– Плохо мое дело, Сережа, – откровенно признался Булгаков. – Та же болезнь, что уложила в гроб моего отца. Почечная недостаточность. Дотяну до Нового года – хорошо, до весны – еще лучше, но не более. У меня началась уремия – отравление организма в результате задержки азотистых метаболитов и других токсических веществ. В ближайшие месяцы я буду чувствовать себя так, будто в меня ежедневно вливают небольшую дозу яда. Но эта доза будет постоянно увеличиваться. Муки адские. Все это приведет к дистрофии тканей и дисфункции всех органов и систем.

Спокойным тоном, без истерик, врач Булгаков рассказывал другу, что будет происходить с пациентом Булгаковым, называя этапы болезни по месяцам, чуть ли не по числам.

– В итоге меня ждет склероз почек, то есть замена органов плотной соединительной тканью. И от этого почечного склероза я в итоге околею. В первых числах марта. Да, скорее всего. Даже до сорока девяти лет вряд ли доживу, Сережа.

Он ринулся к письменному столу, стал открывать один за другим ящики, показывать рукописи:

– Смотри, вот папки. Это мои рукописи. Ты должен знать, Сергей, где что лежит. Тебе придется помогать Лене. Слышишь?

– Слышу, – ответил Сергей Александрович пересохшим, как пустыня Туркменистана, ртом.

– Но имей в виду, Лене о моих медицинских прогнозах – ни слова. Пока что – величайший секрет.

Михаил Афанасьевич вернулся в постель, накрылся до самого подбородка тонким шерстяным одеялом.

– Если можешь, приходи почаще, я буду давать тебе задания. Ведь лучшего друга, чем ты, у меня нет. У нас с Леной нет. Ты был ключником нашей любви. В твоем полуподвале все у нас началось.

– Я буду приходить каждый день, – прослезившись, пообещал друг.

– Не плачь… Лена увидит. Так что там, ты говоришь, на Галкин-Голе? Замирились с япошками? А все ныли: без Тухачевского теперь никого не победим. Глянь-ка, вылез какой-то Жуков, разбил самураев в пух и прах. Не допустил повторения Русско-японской войны пятого года. Эх, надо было гнать самураев до самого моря!

– Ребята, у меня завтрак готов, – заглянула Елена Сергеевна. – Миша, как ты?

– Неважно, но ничего, терпимо.

На другой день Елена Сергеевна принесла полуслепому мужу результаты анализов. Он стал внимательно изучать, поднося листки к глазам:

– Моча в целом нормальная, белок завышен, но это вследствие гипертонии. А так красота: прозрачность полная, свет соломенно-желтый, кристаллов мочевой кислоты почти нет. Теперь что там с кровью? Макроцитов нет, паразитов нет, полихроматофилии нет, эритроциты и лейкоциты нормально… Ну и какая тут почечная недостаточность, если уровень гемоглобина в пределах нормы? Скажи мне, Люся любимая!

– Ты хочешь сказать – ура?

– Конечно ура. Правда, если это не почечная недостаточность, то что же? Почему зрение не возвращается, а остается как в плохой фильмокопии? Почему я чувствую, что весь мой организм отравлен?

Решено было пару дней еще посмотреть, не пройдет ли его скверное самочувствие само. Но самочувствие не улучшалось, зрение не восстанавливалось, головные боли до тошноты, мышцы рук и ног ломит. Есть почти не мог, съест немного – тошнота усиливается. В отчаянии и одновременно с иронией он сетовал:

– И, как назло, именно сейчас он возьмет и позвонит: «Товарищ Булгаков, что-то мы с вами все откладываем и откладываем личную встречу? Если вы готовы сегодня, я пришлю за вами Палосича».

Вся Москва, если не весь Союз, знали, что любимого водителя Сталина зовут Павел Осипович Удалов, в просторечии – Палосич. Булгаков мечтал, что в один прекрасный день за ним пришлют Палосича на сталинском «паккарде». Он даже в главу «Мастера и Маргариты», где Бегемот и Коровьев бесчинствуют в Торгсине, вставил, как продавщица, в ужасе от того, что Бегемот таскает лапой из бочки керченскую селедку, зовет начальника: «Палосич! Палосич!»

– Не позвонит он, не бойся, – ворчала Елена Сергеевна. – А позвонит, так поедешь в таком виде. Пусть видит, до чего довели великого писателя советские янычары.

На пятый день после возвращения в Москву в поликлинике Наркомздрава измерили артериальное давление по методу Короткова. Результат оказался очень тревожным – 205 на 120.

– Такое давление не вызывается само по себе, – с упреком сказал врач, принимавший Михаила Афанасьевича. – Надо искать серьезные факторы, вызывающие девятый вал подобных систоли-диастоли.

Люциферыч и сейчас, по прошествии десяти лет остающийся заведующим медчастью во МХАТе, приехал, осмотрел больного и сказал:

– Завтра пришлю вам Захарова, лучшего врача во всей Москве не найдете. Могу еще и Вовси организовать в придачу. Только берите с них приходные ордера, я через театр буду вам их оплачивать.

– Алексей Люцианович, вы – золото! – обняла его Люся и поцеловала.

Захаров явился на следующий день с важным видом, произвел осмотр пациента, заглянул в анализы. Сказал:

– Тревожно, тревожно. Но причин для сильных беспокойств пока не вижу. Давайте-ка, голубчик, для начала пиявочек попробуем. Пиявочек, пиявочек. А там видно будет. Гирудотерапия. Если пиявочки помогут, то вообще, как говорится, нихиль мали.

Обнадежив, он ушел, оставив ордер за визит на двенадцать с полтиной и рецепт на шестерых представителей кольчатых червей класса поясковых.

– Ну, началось, – вздохнул Булгаков. – Гоголя перед смертью тоже пиявками обсасывали. Укрой меня своей чугунной шинелью, учитель!

– Помнишь, как Дуремар смешно пищал: «Пиявки! Пиявки! Лечебные пиявочки!» – улыбнулась Елена Сергеевна.

Летом они ходили смотреть экранизацию сказки Алексея Толстого, который их лично пригласил. Фильм получился блистательный, а смешнее всех в нем оказался ведущий актер театра Мейерхольда Серега Мартинсон в роли Дуремара.

Она сходила в аптеку, но получить пиявок можно было только послезавтра, оставила заказ. На другой день явилось светило. Лучший специалист по заболеваниям почек, консультант лечебно-санитарного управления Кремля профессор Мирон Вовси.

– Пиявки? – спросил он, проведя осмотр. – Ну, попробуйте, чем черт не шутит. Всякое бывает.

Он оставил ордер на двадцать