Просроченный долг - Йожеф Лендел

хочет, чтобы я учил языки. Сейчас я должен учить русский и английский. У меня нет способностей к языкам, но этого хочет мамуля. И я должен сидеть в комнате, пока не сделаю уроки. Пока уроки не сделаны, нельзя идти на каток. А я все время думаю о том, что мне нельзя выйти и я должен здесь сидеть, и мне никогда не выучить слов. И тогда я немножечко катаюсь в комнате. Пируэт на полу, паркет начищен до блеска, скользкий. Потом прыжок, из прыжка пируэт, и, не успел я остановиться, входит мамуля и сердится. К чему мне учить русский и английский, молод я еще для этого.

Мамуля всегда сердится. На меня всегда, но и на дядю Пишту часто. И командует. Она хочет, чтобы я называл дядю Пишту папой, а я на это про себя: Баница. Я не хотел называть его папой, а дядя Пишта. «Называй, как хочешь», и с тех пор я зову его дядя Пишта. А про себя чаще всего Баница. Мамуля перед Нуши говорит про него: «товарищ советник». С Нуши она всегда ласкова, называет «Нушика». По телефону тоже: «Хэ-лло-уу», «Дорогая!», «Очень мило!» Но когда не по телефону: «Я этого не потерплю!» Вот так.

С Баницей тоже началось с телефона. С приятного телефонного голоса, с этого сладкого до приторности телефонного голоса.

«А. Да. Я. Да. Тогда. Ах! Вы знали?» И тут голос стал очень грустным. «Бедный». «Ах, прошу вас, спасибо, что позвонили». А потом о квартире: «Ну, как вам сказать. Сравнительно неплохо. Прежнюю квартиру разбомбили, когда брали город, мебель, так, с бору по сосенке, что собрали для меня из остатков мебели в кафе Нью-Йорк. Боже мой, что поделаешь! И на том спасибо.» «С продуктами? С продуктами. Ну, с учетом обстоятельств. Кое-как обходимся». «Да. мой сын тоже». «Привезли его записи? Ну, конечно же, интересует.» «Очень хорошо». «Ну, тогда заходите». «Ах, когда? Только не сегодня. Как раз сегодня не могу».

Ну, ясно, не могу, мамуля, в тот день ты была занята. «Конечно, нет. В любое время». «Вечером я всегда дома. Хотя, знаете, сейчас я работаю секретаршей, и лучше, если вы позвоните заранее». — Баница, видно, спросил, не нужно ли чего?

«Нет. Ничего другого не нужно. Ничего». Потом: «Да». И еще: «Да». «Это я только так сказала. Хотя сейчас модно жаловаться, но я жаловаться не люблю… Словом, не присылайте, а принесите. Хорошо?»

А потом, когда Баница пришел. не сразу на другой день, несколько раз еще говорили по телефону. на звонок вышел я. Я вышел в коридор в сандалиях, открыл дверь и спросил: «Вы к кому?» Хотя по телефону я слышал его голос и знал: это Баница.

Он посмотрел на меня, ничего не сказал, но уже вышла мамуля.

«Ведь вы товарищ Баница?»

Баница пожал мамуле руку на манер «примите мои соболезнования», и тогда я ушел к себе. Но слушал, оставил дверь чуть приоткрытой.

«Ужасная мебель», — сказала мамуля пренебрежительно. «Особенно это», — и мамуля провела рукой по дверце черного буфета, разукрашенного резными фигурами вождей мадьярских племен. «Что дали. Неважно! Можете себе представить, что Рихард понимал в мебели, а я художник-прикладник. Но. боже мой. Человек рад тому, что остался жив. Садитесь, прошу вас, и рассказывайте».

Мамуля его усадила, а потом подошла к черному буфету, который только что так хаяла, хотя это очень даже приличный буфет, и вынула полбутылки водки и хрустальные стаканчики на пластмассовом подносе.

— Я знал Рихарда Тренда еще в Пеште, — сказал Баница, и тогда я стал очень внимательно слушать и подсматривать.

Мамуля была в черной юбке, в свежевыстиранной и только что выглаженной белой блузке, лицо ее было тоже белое и очень красивое.

— Жаль Рихарда Тренда. — И этим Баница окончательно подтвердил, что моего отца нет в живых.

— Да, — сказала мамуля, и они замолчали.

Потом Баница спросил мамулю, какая у нее работа. Мамуля сморщила нос.

— Я секретарша.

— А прикладное искусство?

— Ни материалов, ни заказчиков… Быть секретаршей не очень приятно. Мой начальник не знает орфографии. Но, боже мой, после всех передряг и это хорошо.

Баница ответил немного сурово. Посмотрел на мамулю, а потом холодно говорит: «Мы научимся грамотно писать».

— А вы чем занимаетесь? — быстро спросила мамуля.

Так вот и пошло. Скоро он уже постоянно торчал у нас. «Ах, почему я такая несчастная», — постоянно повторяла мамуля. И вот уже Баница заменил тех, кто был во время войны и после войны. Он пришел к нам, наверное, во второй или в третий раз, когда мамуля спросила: «У вас есть секретарша?»

— Есть.

— Хорошенькая?

Баница покачал головой.

— Не взяли бы меня? Или вы очень ею довольны?

— Ну, доволен, — сказал он, — это сильно сказано.

— Словом, хорошенькая?

— Пожилая вдова. Но даже если бы она была красавица, флиртовать с подчиненными не пристало.

— Ну, тогда, — и мамуля засмеялась, показав зубы, — тогда не берите меня к себе.

Ну, это не то что Баница, даже я понял.

Мамуля вернула ему тетрадку отца: «Прошу вас, заберите с собой. Прочитайте и расскажите, что там написано, хорошо?» — Это длинная история, — вздохнул Баница.

— Я и не думала, что завтра. Когда-нибудь. Хорошо?

Когда я услыхал, что Баница ушел, я со стуком сбросил сандалии.

— Кто этот тип? — спросил я.

— Что это опять за выражения? Он был другом твоего отца.

— а теперь станет твоим.

— Не дерзи!

— Которого ты угощаешь водкой.

— Ты наглец, — и показывает на одну из дверей. — Жилец!

— Ну и что! Думаешь, они не знают. — И я засмеялся.

— Наглец, — сказала мамуля и вышла из комнаты. Отнесла в кухню стаканчики.

А немного погодя все уже стало квартирным вопросом. Мамуля сказала, чтобы Баница достал квартиру побольше или устроил бы так, чтобы выселить жильца. Баница сделал и это. Он достал для себя маленькую квартиру, куда переехал сосед, но тогда я — потому что у меня это получается — уже выточил для Баницы ключ.

И поэтому я должен говорить ему папа? Ещё чего! Папа!.. Это он неплохо устроил! Новую квартиру получить легче, — объяснял он мамуле, — относительно легче, чем выселить соседа. А мамуля все-таки сказала, что он недостаточно практичен. Ну конечно, недостаточно практичен, потому что у Ба-ницы нет того, что мы видели у Кертешей, они же Покорни. Большая вилла, большой автомобиль, еще один, чтобы возить детей в школу. Но все же он достаточно практичен, достаточно практичен, чтобы занять папино место.

Да! Он занял папино место! Ничего больше. Что да, то да, это