Не имеющий известности - Михаил Борисович Бару

расстроить наши ряды!» Подписали приказ председатель Порховского уездного комитета РКП(б) Молчан, председатель исполкома Бурман и военный комиссар уезда Шапурин. Начались чистки в советских учреждениях. Заподозренных в связях с белыми отправляли в губернский концлагерь.

Порховские власти просили Псков прислать солдат, поскольку в их распоряжении имелась только рота, которая не в состоянии одновременно изымать хлеб у крестьян и ловить дезертиров, а дезертирами город и уезд были буквально наводнены. Из 300 человек, мобилизованных на борьбу с частями Булак-Балаховича, вернулось в Порхов только 70. Остальные перешли на сторону белых. До половины мобилизованных дезертировали еще по пути к месту боевых действий. В Порхове постоянно устраивали облавы на дезертиров. Только в августе 1919 года наметился спад дезертирства среди крестьян, а когда в конце года отменили расстрел за дезертирство, заменив его на конфискацию имущества, оно пошло на убыль. На убыль пошло в уезде и крестьянское повстанческое движение. «Зеленая армия», как ее именовали в документах тех лет, к концу 1919 года была разгромлена частями Красной армии. Лишь небольшие группы «зеленых» смогли соединиться с белыми.

Тем не менее Гражданская война в уезде не затихала еще два года. На протяжении всего 1921 года на территории Порховского уезда действовали направленные из Польши диверсионные группы Савинкова, грабившие волостные исполкомы, убивавшие советских работников, агитировавшие крестьян против продналога и распространявшие слухи о скором нападении со стороны Польши и Прибалтики. Население, уставшее от Гражданской войны, в эти банды вступало неохотно. Чаще всего к савинковцам шли бывшие дезертиры, участники разгромленного в 1919 году «зеленого» движения и беднота, надеявшаяся в банде быстро поправить свое материальное положение. Как бы там ни было, а к концу 1921 года местные чекисты савинковские группы обнаружили и ликвидировали. Наиболее активных участников расстреляли, а остальных отправили в тюрьмы.

«За бутылку одеколона – мешок муки»

Все же, несмотря на Гражданскую войну, армию «зеленых», диверсионные группы, осадное положение, продразверстку и голод, появились в городе и уезде ростки мирной жизни. В январе 1920 года сотрудниками подотдела по охране памятников искусства и старины Порховского уездного отдела народного образования был разработан проект музея. Время безыдейных музеев, не выполняющих никаких задач по повышению, укреплению, воспитанию, приобщению… безвозвратно ушло, и потому Порховский музей, как и все советские учреждения культуры, непременно должен был «возможно полно отражать жизнь уезда в разнообразнейших ее проявлениях и способствовать всестороннему изучению его; с другой стороны, музей должен по мере возможности приобщать местное население к мировой культуре и расширять его кругозор». Планы были большие – думали разбить на территории крепости ботанический сад, собрать геологические, этнографические и исторические коллекции. В исторических коллекциях, понятное дело, главное место должно было занимать то, что связано с революционными событиями. Музей стал историко-художественным. В конце весны директора музея и еще одного сотрудника власти отправили в Псков, на проходящую там выставку современных художников. Не просто отправили, а выдали им 100 000 рублей на покупку картин. Были приобретены картины Марка Шагала, Бориса Григорьева и Бениты Эссен. Куда они потом подевались… Не сотрудники, конечно, а картины.

В том же году в бывшем имении князя Гагарина была организована художественная коммуна или колония. Ружье, заряженное восемь лет назад князем Гагариным, выстрелило. В начале ноября газета «Псковский набат» писала об этом событии: «В имении Холомки, бывшем князя Гагарина, организована колония художников петроградского дома искусств, образовался культурный уголок. Члены колонии приняли деятельное участие, чтобы в Порхове заложить основы музея имени Октябрьской революции. В годовщину Октябрьской революции в Порхове открывается выставка картин членов колонии художников в Холомках и петроградского дома искусств. Будут представлены А. Бенуа, Б. Кустодиев и др.». Колония организовалась вовсе не потому, что этого хотели порховские власти. Это была идея Петроградского дома искусств, члены правления которого, пытаясь спасти от голода писателей, поэтов и художников, добились от государства рабочих и крестьян разрешения организовать колонию в Холомках и соседнем, в двух километрах от Холомков, имении Новосильцевых Бельское Устье. Собственно, членов правления, которым голодающие писатели, поэты и художники были обязаны появлением колонии, было двое – Корней Иванович Чуковский и Мстислав Валерианович Добужинский. Колония, кстати, ожила не в ноябре 1920-го, а лишь в мае 1921 года. В июне Чуковский перевез в Холомки свою семью. В письме одному из членов правления Дома искусств он писал: «…здесь такая благодать, что лучшего и представить нельзя. Мне хочется всех петербуржцев переселить сюда. Сейчас еще рожь не поспела, и крестьяне жмутся, но через неделю уборка хлеба – и тогда ешь, сколько хочешь. Сытость неминуемая. Сейчас я за брюки добыл: 2 пуда муки и 15 фунтов хлеба, а через две недели дадут шесть пудов муки»[139]. Не нужно думать, что литераторы и художники в Холомках и Бельском Устье только отдыхали, отъедались, писали прозу, стихи и картины. Приходилось им и пахать, и сеять, и выращивать овощи, охранять урожай яблок от местных крестьян, считавших его своим, добывать лошадей, упряжь к ним, телеги, сельхозинвентарь, и ссориться между собой. Усилиями Чуковского колонисты были обеспечены продовольственными пайками, но пайки просто так не давали – отдел народного образования Порховского уездного исполкома требовал в уплату за питание чтения лекций. Один из колонистов, художник Милашевский, вспоминал: «Материальный быт наш несся в „неуверенном, зыбком полете“. Каждую минуту он мог на что-то налететь и разбиться, порховские власти могли заупрямиться и во всем отказать! Надо было их умасливать, читать лекции о Горьком, о Блоке, о Маяковском, как это делал Корней Иванович Чуковский!» В неполном списке литераторов и художников, которых спасли от голода Холомки и Бельское Устье, кроме Чуковского, Добужинского, оставившего рисунки усадьбы Гагариных, ее интерьеров, окрестных пейзажей, и Ходасевича, написавшего довольно ядовитые воспоминания о поездке в Порхов, числятся Михаил Зощенко, Николай Радлов, Владимир Пяст, Михаил Лозинский, Ада Оношкович-Яцына, Осип Мандельштам, Лев Лунц и Евгений Замятин.

Сам Порхов колонистами описан и нарисован очень скупо – три рисунка Добужинского с видами Порхова, три предложения в одном из писем Чуковского («Очень забавны плакаты в городе Порхове. – В одном окошке выставлено что-то о сверхчеловеке и подписано: „Так говорил Заратустра“. Заратустра в Порхове!») и уже упоминавшийся очерк Ходасевича о поездке в город, в котором описан не столько город, сколько его обитатели. Впрочем, у него и о Порхове есть совсем немного: «Город оказался довольно приятен. Разноцветные крыши и обилие садиков придавали ему вид почти нарядный. Я колесил по нему долго, ибо никто мне не мог указать, где находится отдел народного образования. Население