Белые командиры Гражданской войны - Алексей Васильевич Шишов

меня впечатление прекрасно осведомленного и очень неглупого. Приятное впечатление несколько портилось свойственной генералу Романовскому привычкой избегать взгляда собеседника. При наших последующих встречах эта особенность всегда коробила меня…

Генерал Романовский в большинстве случаев уклонялся от решительного ответа, не давал определенных обещаний, избегал и отказов…»

Но эта характеристика Врангеля. Здесь следует заметить, что личные отношения самолюбивого барона с начальником штаба главнокомандующего не сложились. Более того, во время катастрофы белого Юга он стал одним из самых явных недоброжелателей И. П. Романовского. В Крыму им было просто не ужиться.

История Гражданской войны на Юге России знает немало случаев, когда генерал Романовский в самых разных ситуациях являл собой человека твердого, с недюжинной силой характера. Дипломатом в жизни он, конечно же, был слабым. Поэтому его отношения с сослуживцами складывались непросто. На него выше жаловались многие: кто, записавшись в ряды добровольцев, не получал высокой в силу своих погон должности, кто был вынужден уступать его требовательности.

Трудно объяснить такое, но за Романовским всю Гражданскую войну тянулось обличение его в принадлежности к социалистам-революционерам, то есть к эсерам: «… об этом думала половина армии». Такие обличения звучали чаще всего из уст монархистов, которые в Белом движении большинства не составляли. Сторонников Учредительного собрания виделось не меньше.

В 1919 году Деникин производит начальника своего штаба в чин генерал-лейтенанта. Романовский влиял на Главнокомандующего, и многие белые мемуаристы связывали это влияние с тем, что из окружения Деникина «исчезли» многие люди с монархическими взглядами на будущее России. Так, перешли на «вторые роли» генералы А. М. Драгомиров и Лукомский.

Романовский, как начальник штаба, вместе с А. И. Деникиным разрабатывал стратегию «похода на Москву». Это было широкое наступление по трем направлениям с главным ударом по линии Курск – Орел – Тула. Романовский стоял за стремительное наступление на первопрестольную Москву. Он говорил на совещании высшего белого командования в деникинской ставке: «Хоть цепочкой, хоть цепочкой, но дотянуться бы до Москвы!»

Считается, что именно начальник штаба Деникина (а не сам Деникин) просмотрел в разведдонесениях информацию о том, что на левом участке фронта под Ордом красное командование стянуло свои отборные резервы в лице Латышской и Эстонской стрелковых дивизий, Червонного казачества, перебрасывало сюда освободившиеся войска с Восточного фронта.

Сейчас историки могут ставить под большое сомнение и такую идею создателей плана «похода на Москву», как «полную административную парализацию Советской Республики путем овладения столицей». Опыт Гражданской войны говорит об обратном: взятие губернской столицы не влекло за собой пораженчество выбитого из города противника в самой губернии.

Начальник деникинского штаба всю Гражданскую войну демонстрировал откровенную мягкость приказов, касающихся воинской дисциплины и водворения порядка. Такие приказы, который подписывал А. И. Деникин, готовились Романовским. Такая объективная дисциплинарная практика в условиях войны не вела к укреплению ни белой, ни красной армий. То есть, здесь он смотрелся «жалкой тенью» Л. Д. Троцкого, который без тени сомнения шел на репрессивные меры ради исправления положения на фронтах.

У бывшего лейб-гвардейца И. П. Романовского ко всему прочему, по словам генерал-майора Н. Д. Неводовского, выпускника 2-го Московского кадетского корпуса, основавшего в эмиграции Союз добровольцев, «…была одна слабость: слабость к доблестным боевым офицерам. Им он многое готов был простить; для них всегда находилось теплое слово и добрая улыбка».

Так или иначе, но все «бессильные приказы» Деникина его соратники по Белому делу относили к личности начальника штаба. И то, что белый тыл разваливался, тоже ставили в вину Романовскому, а не кому другому. Равно как и все погрешности в кадровой системе: генералы (а их в белом стане было много) всегда были недовольны тем, что их назначали на должности полковников и даже ниже. Но это была проза белого лагеря Гражданской войны в России.

Неудачи белых армий на фронте осенью – зимой 1919 года вызвали, можно говорить откровенно, недовольство и даже озлобление против высшего командования. Если генерал-лейтенанта А. И. Деникина «щадили», то энергичного в требовательности генерал-лейтенанта И. П. Романовского обвиняли во всех упущениях. Можно сказать, что он «прикрывал» собой Деникина, сознательно принимая на себя весь «огонь критики», за что тот был ему искренне благодарен. Думается, что начальник штаба понимал всю тяжесть собственного положения, но выхода из него он не видел. Скорее всего, такого выхода и не было.

Романовский душевно тянулся к Деникину, с которым он сдружился на самом финише Первой мировой войны для России. В деникинских «Очерках Русской Смуты» есть фотография, сделанная в 1917 году в Быхове и имеющая многозначительную надпись: «Три друга». На ней изображены идущие «быховские узники» – И. П. Романовский, А. И. Деникин и С. Л. Марков. Таким фотоснимком могли гордиться каждый из них.

Благодаря мемуаристам, известны откровенные слова Ивана Павловича, сказанные им в минуту душевного порыва, но не душевной слабости. Сказанные человеком, понимающим всю тяжесть своего положения в деникинском окружении:

«Главнокомандующий одинок. Со всех сторон сыплются на него обвинения. Обвиняют его даже те, которые своим неразумием или недобросовестностью губят наше дело, – ведь таких много. Все партии стремятся сделать из него орудие своих целей. Бесконечно тяжел его жребий. Но я не покину его; пусть обвиняют меня в чем угодно, я не стану защищаться; буду счастлив, если мне удастся принять на себя хоть часть ударов, сыплющихся на него. В этом я вижу свою историческую задачу. Но тяжело, ох как тяжело быть таким щитом. Чувствую, что паду под тяжестью этого креста, но утешаю себя мыслью, что сознательно и честно исполнил свое назначение».

Белые мемуаристы из числа тех, кто сражался на Юге России, сходятся в одном: Романовский имел большое влияние на Деникина. И тот это ясно понимал. Понимал и то, что начальник штаба с его правами и обязанностями отвечал за все, что подписывалось рукой главнокомандующего. Но если успехи отождествлялись с именем старшего начальника, то ошибки и поражения относились на счет подчиненного, пусть и в генеральском чине.

Считается, что во второй половине 1919 года А. И. Деникин уже начал тяготиться влиянием на себя со стороны Романовского. На того все больше и больше сыпалось жалоб и нареканий ладно бы с тылов, но они приходили из добровольческих и казачьих войск, которые наступали на Москву.

Деникин писал: «Оглушенная поражением и плохо разбиравшаяся в сложных причинах его офицерская среда волновалась и громко называла виновника. Он был уже назван давно – человек долга и безупречной моральной честности, на которого армейские и некоторые общественные круги – одни по неведению, другие по тактическим соображениям – сваливали тяжесть общих прегрешений».

Обвинения исходили из уст таких боевых генералов, как, к примеру, Кутепов или Шкуро. У командующего ударным 1-м армейским корпусом, состоящим из «цветных» дивизий, и командующего