Моя жизнь. Моя вера - Махатма Ганди

– Хорошо, я уже сказал, что всецело в ваших руках, – заявил он. – Поступайте, как сочтете нужным.

Я мобилизовал всю свою способность убеждать. Я встретился с таможенным чиновником и откровенно сообщил ему обо всем, обещал передать в его распоряжение все конторские книги и рассказал, как раскаивается парс Рустомджи.

– Мне нравится старый парс, – сказал таможенный чиновник. – Сожалею, что он поставил себя в глупое положение. Вы знаете, в чем состоит мой долг. Я должен руководствоваться указаниями генерального атторнея и поэтому советую попробовать убедить его.

– Я буду благодарен, – сказал я, – если вы не станете настаивать на передаче дела в суд.

Получив его обещание, я вступил в переписку с генеральным атторнеем, а затем встретился с ним. Рад сообщить, что он высоко оценил мою откровенность, убедившись, что я ничего не утаиваю.

Не помню точно, по этому или по какому-либо другому делу, где я проявлял такую же настойчивость и откровенность, он бросил следующую реплику:

– Вижу, что вам никогда не ответят «нет» на вашу просьбу.

Дело против парса Рустомджи было улажено. Он должен был уплатить штраф, равный удвоенной сумме, вырученной им, по его признанию, от занятия контрабандой. Рустомджи изложил все обстоятельства дела на листе бумаги, положил этот лист в рамку и повесил в своей конторе как вечное напоминание наследникам и коллегам-купцам.

Друзья Рустомджи предупреждали меня, чтобы я не заблуждался относительно скоропреходящего раскаяния. Когда я сказал Рустомджи об этом, он ответил:

– Какова была бы моя судьба, если бы я обманул вас?

Часть пятая

I. Первые впечатления

Группа, выехавшая из Феникса, прибыла в Индию раньше меня. Я должен был бы опередить ее, но моя задержка в Англии в связи с войной расстроила все наши планы. Когда стало очевидно, что мне придется остаться в Англии на неопределенное время, я задумался над тем, где устроить переселенцев из Феникса. Хотелось, чтобы по возможности все они обосновались в Индии и вели там тот же образ жизни, что в Фениксе. Не будучи в состоянии рекомендовать им какой-нибудь ашрам, я телеграфировал, чтобы они разыскали мистера Эндрюса и следовали его указаниям.

Первоначально их поместили в Кангри Гурукул, где ныне покойный свами Шраддхананджи принял их как родных детей. Потом они были устроены в ашраме, в Шантиникетане. Поэт[15] и его друзья отнеслись к ним с любовью. Опыт, накопленный колонистами за время пребывания в этих местах, пригодился и им и мне в дальнейшем.

Поэт, Шраддхананджи и Сушил Рудра составляли, как, бывало, говорил Эндрюс, триумвират. В Южной Африке мистер Эндрюс неустанно рассказывал о них, и его ежедневные рассказы о великом триумвирате относятся к числу наиболее приятных и сильно запечатлевшихся воспоминаний, вынесенных мною из Южной Африки. Само собой разумеется, мистер Эндрюс представил переселенцев из Феникса Сушилу Рудре. Последний не имел ашрама, но у него был дом, который он предоставил в полное распоряжение переселенцев. Не прошло и дня, а они чувствовали себя как дома и, по-видимому, совсем не скучали по Фениксу.

Узнав по прибытии в Бомбей, что колонисты находятся в Шантиникетане, я загорелся желанием повидать их при первой же возможности сразу после свидания с Гокхале.

Прием, устроенный мне в Бомбее, представил случай организовать нечто вроде сатьяграхи в миниатюре.

На банкете в мою честь в доме мистера Джехангира Петиты я не решался говорить на гуджарати. Среди роскоши и ослепительного блеска я, проживший лучшие годы бок о бок с законтрактованными рабочими, чувствовал себя неотесанным крестьянином. Катхиаварский плащ, тюрбан и дхоти, правда, придавали мне тогда более цивилизованный вид, нежели я имею теперь. Но от блеска и роскоши в доме Петиты я чувствовал себя не в своей тарелке. Потом я несколько освоился с окружением, найдя убежище под крылышком сэра Фирузшаха Мехты.

Затем было торжество у гуджаратцев: они никак не хотели отпустить меня, не устроив прием. Организатором его был ныне покойный Уттамлал Триведи. С программой вечера я ознакомился заранее. Среди гостей присутствовал мистер Джинна, гуджаратец по происхождению, – не помню уже, в качестве председателя или главного оратора. Свою коротенькую, довольно милую речь он произнес по-английски. Насколько помнится, и большинство других речей произнесено было на английском языке. Когда дошла очередь до меня, я, выразив свою благодарность на гуджарати, объяснил, почему отстаиваю языки гуджарати и хиндустани, и закончил выражением скромного протеста против употребления английского языка на собрании гуджаратцев. Я решился на это не без некоторого колебания: я опасался, как бы присутствующие не сочли нетактичным, что человек, вернувшийся в Индию после многих лет пребывания на чужбине, позволяет себе критиковать установившиеся местные обычаи и порядки. Но, по-видимому, никто не понял превратно мотивы, побудившие меня ответить непременно на гуджарати, и я с удовольствием заметил, что мой протест не вызвал возражений у присутствовавших.

Таким образом, я мог надеяться, что будет нетрудно излагать мои новомодные взгляды перед соотечественниками.

После краткого, но полного впечатлений пребывания в Бомбее я по приглашению Гокхале направился в Пуну.

II. У Гокхале в Пуне

Сейчас же по прибытии в Бомбей я получил от Гокхале записку, в которой сообщалось, что губернатор желает меня видеть и что мне следовало бы посетить его до отъезда в Пуну. Я нанес визит его превосходительству.

После обычных расспросов губернатор сказал:

– Я просил бы вас только об одном: мне хочется, чтобы вы заходили ко мне всякий раз, когда решите предпринять какие-нибудь шаги, касающиеся правительства.

– Мне очень легко дать такое обещание, – ответил я, – потому что, как зачинатель сатьяграхи, взял себе за правило предварительно уяснять точку зрения противника, с которым предстоит иметь дело, и по возможности стараюсь прийти к соглашению с ним. Я неукоснительно придерживался этого правила в Южной Африке и намерен придерживаться его здесь.

Лорд Уиллингтон поблагодарил меня и сказал:

– Можете приходить когда угодно. И вы убедитесь, что мое правительство не делает преднамеренно ничего плохого.

На что я ответил:

– Именно эта вера поддерживает меня.

Затем я отправился в Пуну. Невозможно изложить здесь все воспоминания о столь приятном для меня времяпрепровождении. Гокхале, равно как и члены общества «Слуги Индии», обласкал меня. Гокхале даже пригласил их всех, чтобы познакомить со мной. Я совершенно откровенно беседовал с ними по самым разнообразным вопросам.

Гокхале очень хотел, чтобы я стал членом этого общества. Мне также хотелось этого. Но другие члены полагали, что ввиду значительных расхождений между мною и ими как в отношении преследуемых