Моя жизнь. Моя вера - Махатма Ганди

противников было оправданным. Наши взгляды по принципиальным вопросам действительно были глубоко различны. Но признание расхождений не означало, что между нами появилась некоторая отчужденность. Мы продолжали относиться друг к другу по-братски, и дом общества в Пуне всегда был местом моего паломничества.

Правда, я официально не стал членом общества, но в душе всегда был таковым. Духовные отношения гораздо ценнее физических. Физические отношения без духовных то же, что тело без души.

VII. Кумбха Мела

Из Пуны я отправился в Рангун, чтобы повидаться с доктором Мехтой. По дороге я остановился в Калькутте, где был гостем ныне покойного бабу Бупендраната Басу. Бенгальское гостеприимство достигло здесь своего апогея. В то время я питался исключительно фруктами, и потому к моему столу доставлялись всевозможные фрукты и орехи, какие только можно было раздобыть в Калькутте. Хозяйки дома, бывало, не спали ночи напролет и чистили для меня различные орехи. Из свежих фруктов мне с величайшим старанием готовили индийские блюда. Для моих спутников, среди которых был сын Рамдас, также приготовлялось множество деликатесов. Но как бы я ни ценил такое изумительное гостеприимство, меня тяготила мысль, что из-за двух-трех гостей хлопочет весь дом. Однако я не знал, как избавиться от этого смущавшего меня внимания.

В Рангун я отправился на пароходе палубным пассажиром. Если в доме адвоката Басу мы страдали от избытка внимания, то здесь вообще отсутствовало какое бы то ни было внимание даже к самым элементарным удобствам палубных пассажиров. То, что именовалось ванной, было невероятно грязным. Уборные представляли собой зловонные клоаки. Чтобы ими пользоваться, нужно было переходить вброд через мочу и экскременты или прыгать через них. Это было невыносимо. Я без промедлений обратился к капитану. Нечистоплотность пассажиров усугубляла зловоние и грязь. Они плевали там, где сидели, засоряли все вокруг остатками пищи, табака и листьями бетеля. Все без конца шумели, и каждый старался занять как можно больше места для себя и своего багажа. В такой обстановке мы провели два дня.

По прибытии в Рангун я написал агенту пароходной компании обо всех непорядках. Благодаря этому письму и стараниям доктора Мехты наше путешествие назад на борту корабля было не столь нестерпимым.

В Рангуне я также питался исключительно фруктами, и это опять повлекло за собой дополнительные хлопоты для хозяина дома. Но так как у доктора Мехты я чувствовал себя как дома, то мог в какой-то мере ограничивать щедрость хозяина. Однако поскольку я не установил никаких ограничений в отношении числа блюд, которые разрешал себе съедать, то чревоугодие не позволяло мне эффективно упрощать предложенное разнообразие блюд. Не были твердо установлены часы приема пищи. Я предпочитал не принимать пищи после наступления темноты. Тем не менее, как правило, мы ужинали после восьми-девяти часов вечера.

Тот год, 1915-й, был годом ярмарки Кумбха, которая устраивается в Хардваре раз в двенадцать лет. Я не стремился посетить ярмарку, но мне хотелось встретиться с Махатмой Мунширамджи, который находился тогда в своем гурукуле. Общество Гокхале послало для обслуживания ярмарки большой отряд добровольцев во главе с пандитом Хридаянатом Кунзру. Организацию санитарной части взял на себя ныне покойный доктор Дев. Меня попросили послать им в помощь группу фениксских колонистов, с которыми отправился Маганлал Ганди. Вернувшись из Рангуна, я присоединился к отряду.

Переезд из Калькутты в Хардвар был особенно мучительным. Временами в вагонах не было света. В Сахаранпуре некоторых из нас перевели в товарные вагоны, других – в вагоны для скота, над ними не было крыш, и мы буквально изжарились под ярким полуденным солнцем, сидя на раскаленном железном полу. Тем не менее никакие муки жажды не могли заставить правоверных индусов пить воду, если она была «мусульманской». Они воздерживались, пока не получили «индусскую воду». Но те же самые индусы, да будет известно, совсем не раздумывают и не колеблются, если во время болезни доктор предписывает им вино или мясной бульон или если ту же самую воду дает какой-нибудь аптекарь-мусульманин или христианин.

Уже в период пребывания в Шантиникетане мы поняли, что нашей особой обязанностью в Индии является уборка мусора. В Хардваре палатки для добровольцев были расставлены в дхармашале. По распоряжению доктора Дева были вырыты несколько ям, которые должны были служить отхожими местами. Для их чистки ему приходилось пользоваться услугами платных ассенизаторов. Эта работа была как раз по плечу группе фениксских колонистов. Мы предложили зарывать экскременты в землю и следить за чистотой. Доктор Дев с благодарностью принял наше предложение. Оно, само собой разумеется, исходило от меня, но обеспечить его выполнение пришлось Маганлалу Ганди. Я же преимущественно сидел в палатке, давал даршан и вел религиозные и другие дискуссии с многочисленными паломниками, обращавшимися ко мне. Поэтому у меня не оставалось ни одной свободной минуты. Жаждущие даршана следовали за мной даже в купальню гхат и не оставляли в покое во время еды. Здесь, в Хардваре, я понял, какое глубокое впечатление произвела по всей Индии моя скромная работа в Южной Африке.

Но ничего завидного в моем положении не было. Я чувствовал себя между двух огней. Там, где не знали, кто я, мне приходилось переносить все неприятности, выпадающие на долю миллионов индийцев, например, во время путешествий по железным дорогам. А когда меня окружали люди, слышавшие обо мне, я становился жертвой их неистовых домоганий даршана. Что было хуже – трудно решить. Я только знал, что слепая любовь индусов к даршанвалам часто раздражала меня, а еще чаще причиняла душевную боль. Путешествия же, которые подчас были трудными, способствовали душевному подъему и почти никогда не вызывали гнева.

В то время я был достаточно силен, чтобы много странствовать, и, к счастью, еще не настолько известен, чтобы мне нельзя было пройти по улице, не привлекая всеобщего внимания. Во время странствий мне чаще приходилось наблюдать у паломников не благочестие, а рассеянность, лицемерие и неопрятность. Масса морально падших «садху», по-видимому, существовали только для того, чтобы наслаждаться приятными сторонами жизни.

В Хардваре я увидел корову с пятью ногами! Я был поражен, но сведущие люди разъяснили мне: бедная пятиногая корова была жертвой алчности злых людей. Я узнал, что пятая нога была отрезана от живого теленка и приращена к плечу коровы! Результатом этого двойного акта жестокости пользовались для того, чтобы выманить деньги у невежественных людей. Ни один индус не мог пройти мимо пятиногой коровы, и ни один индус не мог не подать милостыню ради этой удивительной коровы.

День открытия ярмарки наступил. То был радостный для меня день!