Моя жизнь. Моя вера - Махатма Ганди

Я приехал в Хардвар, совсем не испытывая настроения паломника. Я никогда не стремился в часто посещаемые места паломничества в поисках благочестия. Но миллион семьсот тысяч человек, собравшихся здесь, не могли быть сплошь лицемерами или просто туристами. Я не сомневался, что многие явились сюда для самоочищения и подвига. Трудно, почти невозможно выразить, какой душевный подъем порождает подобная вера. Всю ночь я провел в глубоких размышлениях. Я был убежден, что в этой гуще лицемерия встречались и набожные души. Они безгрешными предстанут перед Создателем. Размышляя, я приходил к все более твердому убеждению, что посещение Хардвара само по себе грех, надо выступить с публичным протестом и покинуть Хардвар в день Кумбха. Но что, если паломничество в Хардвар и на ярмарку Кумбха не грех, тогда я должен прибегнуть к какому-либо акту самоотречения во искупление царившего там зла и очиститься. Для меня это было совершенно естественно.

В моей жизни главное – умерщвление плоти. Я думал о ненужном беспокойстве, которое причинял своим хозяевам в Калькутте и Рангуне, так щедро принимавшим меня. Поэтому я решил ограничить количество ежедневно принимаемой пищи и есть последний раз до захода солнца. Я был убежден, что если не прибегну к подобным ограничениям, то причиню беспокойство своим будущим хозяевам и заставлю их служить мне, вместо того чтобы самому служить им. Поэтому я поклялся себе во время пребывания в Индии не съедать более пяти блюд в сутки и никогда не есть после наступления темноты. Я обдумал все трудности, с которыми мне, возможно, придется столкнуться, и, не желая оставлять лазейки для себя и взвесив все, решил, что в случае болезни должен буду включить лекарства в число дозволенных пяти блюд и не сделаю никакого исключения в пользу специальных диетических блюд.

Вот уже тринадцать лет я исполняю этот обет. Я не раз подвергался суровым испытаниям, но могу с полным основанием заявить, что обет одновременно был для меня и щитом, добавившим мне несколько лет жизни и спасшим от многих болезней.

VIII. Лакшман Джхула

Я почувствовал большое облегчение, когда, приехав в гурукул, увидел там гигантскую фигуру Махатмы Мунширамджи. Я сразу же ощутил удивительную разницу между покоем, царившим в гурукуле, и шумом и гамом в Хардваре.

Махатма отнесся ко мне с любовью. Брахмачари были полны внимания ко мне. Здесь я впервые познакомился с Ачарьей Рамадевджи и понял, какую огромную силу он представляет. Наши взгляды по некоторым вопросам не сходились, но тем не менее знакомство скоро перешло в дружбу.

Я долго обсуждал с Ачарьей Рамадевджи и другими профессорами необходимость введения в гурукуле обучения производственным навыкам. Когда настало время покинуть гурукул, я это сделал с болью в сердце.

Я слышал очень много восторженных отзывов о Лакшмане Джхуле (висячем мосте через Ганг неподалеку от Хришикеша), и многие друзья советовали мне не покидать Хардвара, не осмотрев его. Я решил пойти туда пешком и сделал это в два перехода.

В Хришикеше меня посетили многие саньяси. Один из них особенно привязался ко мне. Там была и группа из Феникса, и ее присутствие вызвало у свами много вопросов.

Мы дискутировали с ним на религиозные темы, и он понял, что я очень интересуюсь вопросами религии.

Когда он увидел меня выходящим после купания из Ганга без рубашки и с обнаженной головой, он огорчился, что у меня нет шикхи (пучка волос) на голове и священного шнура вокруг шеи.

– Мне горестно видеть, что вы, верующий индус, – сказал он мне, – не имеете шикхи и не носите священного шнура. Эти два внешних знака индуизма должны быть у каждого индуса.

Расскажу, каким образом я остался без этих двух символов индуизма.

Десятилетним мальчишкой я завидовал юношам-брахманам, игравшим связками ключей, висевшими на их священных шнурах. Семьи вайшья в Катхиаваре не носили в то время священных шнуров. Затем началось движение за обязательное их ношение первыми тремя варнами. В результате некоторые члены рода Ганди стали носить священные шнуры. Брахман, обучавший нас, троих мальчиков, «Рамаракше», надел их и на нас. Связки ключей у меня не было. Но я достал ключ и играл им, привесив к шнуру. Когда шнур износился, я не помню, чтобы это очень огорчило меня, и я не стремился достать новый шнур.

Когда я вырос, меня несколько раз в Индии и в Южной Африке пытались убедить снова надеть священный шнур, но безуспешно. Если шудры могут не носить его, доказывал я, то какое право имеют на это другие варны? Я не возражал против шнура как такового, но не видел достаточных оснований, чтобы принять этот ненужный, на мой взгляд, обычай.

Как вишнуит, я, естественно, носил вокруг шеи кантхи, а пожилые люди считали обязательной также шикху. Однако перед отъездом в Англию я избавился от шикхи, считая, что если мне случится обнажить голову, то надо мной станут смеяться и я буду выглядеть в глазах англичан, как мне тогда казалось, варваром. В Южной Африке трусость заставила меня уговорить двоюродного брата Чхаганлалу Ганди, который носил шикху из религиозных соображений, срезать ее. Я опасался, что это могло бы помешать его общественной деятельности, и поэтому, пойдя даже на риск нанести ему обиду, я предложил ему расстаться с шикхой.

Я чистосердечно рассказал обо всем этом свами и добавил:

– Я не буду носить священный шнур, так как не вижу необходимости в этом; многие индусы обходятся без него и все же остаются индусами. К тому же священный шнур должен быть символом духовного возрождения, которое предусматривает со стороны верующего продуманное стремление к все более высокой и чистой жизни. Я сомневаюсь, чтобы при теперешнем состоянии индуизма в Индии индусы могли претендовать на право носить символ, имеющий такое значение. Они смогут получить это право только тогда, когда индуизм очистится от неприкасаемости, уничтожит все различия между высшими и низшими и освободится от множества других гнездящихся в нем зол и постыдных обычаев. Мой ум восстает поэтому против ношения священного шнура. Но я уверен, что ваши соображения относительно шикхи не лишены основания. Некогда я носил шикху и отказался от нее из ложного чувства стыда, и поэтому я считаю, что должен начать отращивать себе волосы. Я поговорю об этом с товарищами.

Свами не согласился с моими соображениями по поводу священного шнура. Как раз те доводы, которые я привел против его ношения, казались ему доказательствами необходимости носить шнур. Мои взгляды с тех пор не изменились. Пока существуют различные религии, каждой из них необходим какой-то