Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

Польская ложка дегтя

Таким образом, борьба за коллективную безопасность велась по нескольким фронтам, и почти везде поляки играли роль ложки дегтя. Замнаркома Стомоняков давно с подозрением относился к польским мотивам и спорил с предыдущим полпредом в Варшаве Антоновым-Овсеенко. Литвинов отсутствовал, и Стомоняков, находившийся в Москве, предлагал выбрать более жесткую публичную линию в ответ на внешнюю политику Польши. Он писал, что она все больше ориентируется на Германию, а польская пресса ведет себя все враждебнее.

Не так плохо, как до советско-польского сближения, но все равно плохо. Пресса, лояльно настроенная по отношению к маршалу Пилсудскому, снова начала публиковать антисоветские статьи и использовать антисоветскую терминологию. Хуже всех был Ян Берсон, использовавший псевдоним Отмар — польский корреспондент в Москве, который работал на польское новостное агентство и полуофициальную «Газету Польску». Берсон тесно общался с Лукасевичем, польским послом в Москве, и Богуславом Медзиньским, редактором «Газеты Польски», который был контактным лицом Радека в 1933 году. Берсон положительно отзывался о советско-польском сближении, но за последний год его подход сменился на враждебный. Подобные статьи использовались в Польше, чтобы бороться с просоветскими настроениями. Что же делать? Стомоняков не считал правильным депортацию Берсона, во всяком случае на настоящий момент. Зачем создавать из него в Варшаве героя? Лучше ответить ему в советских газетах. Радек может написать необходимый комментарий. Кто лучше него знает, как использовать пренебрежение и сарказм? Поляк против поляка[677]. Стомоняков все еще надеялся повлиять на просоветские элементы в Варшаве, но где их искать? Если в Лондоне, Париже и других городах такие люди часто приходили в советское посольство, то в Варшаве это происходило крайне редко. Это были безымянные призраки, иногда мелькающие, как тени в ночи.

Французы тоже были не слишком довольны поляками. Мендрас говорил о «возможной тайной перебежке» Польши и утверждал, что если Япония нападет на СССР, то Польша и Финляндия при поддержке Германии нападут с запада. По словам Мендраса, поляки задавались. «Они затеяли смелую игру с учетом их врожденной склонности к интригам и комбинациям с двойным дном, которая только развивается благодаря их роли заговорщиков в прошлом»[678]. Мендрас был довольно добрым человеком. Остальные представители французской элиты были другими. «Если Польша не хочет следовать за Францией и присоединиться к военному союзу с СССР… так значит, мы обойдемся без нее», — сказал начальник Генштаба генерал Вейган в 1933 году. «Мы будем рассчитывать на Россию и больше не станем беспокоиться из-за Польши», — присоединился к нему покойный Барту, который уже терял терпение на последней встрече с Беком[679]. Поэтому с французами было так трудно: они легко жаловались, но никогда не могли настоять на своем и начать действовать. И хуже всего обстояли дела у Лаваля. Если Франция перестанет беспокоиться из-за Польши и искренне заключит союз с СССР, это будет значить конец санитарного кордона. Польша может перейти на сторону Германии, и разгром Германии будет значить разгром Польши. Как следствие, исчезнет главный барьер, который мешает СССР проникнуть в центр Европы. Воспоминания о короле Франциске I и Сулеймане Великолепном поражали воображение, но сталкивались с суровой реальностью. Была ли Франция готова отказаться от санитарного кордона?

Встреча Литвинова и Лаваля в Женеве

Литвинов все равно ощущал беспокойство. Он отправил телеграмму Розенбергу и попросил его связаться с Эррио. «Укажите ему от своего имени, что неясная позиция Лаваля и неоднократное подчеркивание им желательности франко-германского соглашения способны вызвать беспокойство у нас, поскольку Лаваль уже имел достаточную возможность войти в курс дел, можно ожидать более четкого выявления им своего отношения к франко-советскому сотрудничеству». Литвинов планировал встретиться с Лавалем в Женеве и надеялся услышать от него что-то более определенное относительно дальнейшего развития отношений. Чтобы наверняка привлечь внимание Лаваля, Литвинов велел Розенбергу сообщить Эррио, что в Москву поступают различные экономические и политические предложения от Германии. Немцы могли делать похожие предложения и Франции. «Можете сказать Эррио… что Вы, мол, опасаетесь, что это может породить взаимное недоверие между Францией и нами, чего Германия и добивается»[680]. Эррио ответил, что Лаваль отрекся от своих предыдущих взглядов «на возможность франко-германского соглашения». В любом случае министр сказал, что он «не допустит отклонения политики»[681]. Его слова должны были успокоить Литвинова, но этого не произошло.

Нарком и Лаваль встретились в Женеве 21 ноября. Они провели вместе два часа. Литвинов телеграфировал в Москву, что «он [Лаваль] снова повторил» свои «обычные» слова про продолжение политики Барту и попытку заключить Восточный пакт. Затем разговор зашел о Польше и Германии. Литвинов наконец спросил, обсуждало ли французское правительство возможность отказа Польши и Германии (а они на самом деле уже отказались) заключить договор. Лаваль ответил, что нет. Возможно, он прочитал мысли Литвинова, так как стал решительно утверждать, что Франция не заключит соглашения с другими странами без СССР. «Он не скрывает своих стремлений добиться соглашения с Германией, но он мыслит себе это только при помощи и участии СССР». Эти слова Лаваля теперь уже все хорошо знали.

Литвинов продолжил: «Я указал Лавалю на попытку Германии соблазнить СССР разными заманчивыми предложениями как экономического, так и политического характера, каковые попутно, вероятно, делаются Германией и в Париже с целью сеять недоверие между обеими странами». Германии удалось отдалить друг от друга Польшу и Францию, и сейчас она пытается сделать то же самое с Францией и СССР. «Я спросил Лаваля, не считает ли он нужным предотвратить этот процесс». Лаваль поинтересовался, есть ли у Литвинова конкретные предложения? Если да, то они могут их обсудить.

Литвинов предложил взять на себя обоюдные обязательства не заключать политического соглашения с Германией без предварительного обсуждения и договориться о постоянном обмене информацией. По словам наркома, Лаваль сразу же ухватился за эту идею. «В дальнейшем он, однако, спохватился и стал медленно отступать от данного согласия». На встрече также присутствовал сотрудник МИД Франции Баржетон. Они с Лавалем предложили подумать над соответствующей формулировкой, а также подчеркнули необходимость держать все в тайне, «во избежание впечатления о советско-французском союзе»[682]. Важнейшая задача высших должностных лиц МИД Франции заключалась в том, чтобы не дать временным министрам начать действовать не по сценарию или слишком поспешно согласиться с политикой, противоречащей политике аппарата. Да, конечно, ответил Литвинов и предложил каждому подумать над формулировкой, проконсультироваться