Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

и сказал: «Этот штатский сукин сын все слышал». И достал револьвер. «Только благодаря тому, что в последний момент ему подбили руку, пуля попала не в Ф[ельдмана], а в лампу. После этого инцидента хозяин ресторана и кельнеры подбежали к Ф[ельдману] и выпроводили его в комнату гостиницы в том же доме, причем хозяин сказал ему шепотом: “Уходите скорее из зала, вы знаете, что среди офицеров сам ген[ерал Густав Константиний. — М. К.] Орлич-Дрешер (инспектор армии)”». Это был кто-то из верховного командования, кто-то близкий к правящей группе Пилсудского.

На следующее утро полиция арестовала Фельдмана и привела его на допрос. Они хотели знать, «что он слышал в ресторане». «Я ничего не слышал и ничего не знаю», — ответил Фельдман. Это был правильный ответ. Во всяком случае полиция была довольна и отпустила его целого и невредимого. Конечно, советского военного атташе вовсе не интересовала судьба Фельдмана. Намного больше его волновали пьяные тосты за польский союз с Германией и Японией и взятие Киева во второй раз, в чем собирался участвовать генерал, инспектор польской армии. Этот инцидент «чрезвычайно ценен для определения не только польско-герм[анских] взаимоотношений, — написал Семенов в сопроводительном письме, — но и показывает, что сидит в головах генералитета. Орлич давно уже учитывается нами как большой любитель “погулять” в обществе офицеров и тем самым создавать себе популярность. Мы уже давно считаем его нашим откровенным врагом». Семенов полагал, что это надежный отчет[693]. Орлич-Дрешер погиб через два года в авиакатастрофе.

«Маленькие шажки» Лаваля

Лаваль пытался найти гарантии безопасности везде, где только можно. Но он не понимал, о какой безопасности идет речь. Как говорили французские правые, советский вариант был испорчен, а ведь, как писал Кериллис Пайяру, они были в меньшей степени склонны считать немецкую угрозу страшнее советской. В начале 1935 года Италия, хоть и была фашистской, еще не перешла на сторону нацистской Германии. Когда австрийские нацисты попытались устроить переворот в июле 1934 года и убили канцлера Энгельберта Дольфуса, Муссолини выстроил войска около Бреннера, пограничного перевала в Австрии, чтобы предупредить Гитлера, что ему следует держаться от его страны подальше. В начале января 1935 года Лаваль отправился в Рим, чтобы встретиться с Муссолини. 7 января они подписали так называемые Римские соглашения, в которых, помимо всего прочего, предлагалось заключить пакт о ненападении для защиты австрийской независимости. Когда итальянская сторона предложила организовать переговоры на уровне Генштаба, чтобы обсудить возможную немецкую агрессию, Лаваль засомневался. Это была одна из проблем. Он делал «маленький шажок» то тут, то там, как позднее охарактеризовал его поведение покойный ученый Дюрозель[694].

Литвинов спокойно относился к тому, что у Франции улучшаются отношения с Италией. Даже напротив, он относился к такому шагу положительно. СССР пытался сделать то же самое. Но Литвинова беспокоило, что в региональных пактах о ненападении, о которых говорится в Римских соглашениях, не учитывается СССР. Из-за этого могло создаться впечатление, что СССР находится в изоляции. Это не значит, писал нарком новому полпреду в Париже Потемкину, что советское правительство в меньшей степени заинтересовано в независимости Австрии, чем другие государства в регионе. Литвинов упомянул Турцию, Грецию и Румынию. Если мы начнем интересоваться, что думают в Париже и Риме, пояснил нарком, то можем столкнуться с вопросом, «желаем ли мы сами эвентуально участвовать в гарантировании независимости Австрии, а этот вопрос подлежит еще обсуждению»[695].

Вмешательство Эррио

«Маленькие шажки» Лаваля раздражали почти всех. Европа переживала кризис, и «маленькие шажки» не могли ее защитить. Эррио был взбешен поведением министра и открыто сказал об этом Потемкину 11 января. Читатели, вероятно, уже заметили, что Эррио был важным советским информатором. К нему обращались советские дипломаты, когда нужна была информация или поддержка для сближения по какому-либо вопросу. Эррио был влиятельным политиком. Он оставался министром без портфеля во французском кабинете и был председателем сильной Радикальной партии. Эррио уверенно поддерживал франко-советское сближение. «Сегодня я посетил Эррио, — написал Потемкин в своем отчете о разговоре. Это важная запись, так как Эррио и другие французские политики редко отчитывались о своих разговорах с советскими дипломатами. — Я застал его крайне раздраженным против Лаваля и его политики». Во-первых, существовали Римские соглашения. Лаваль согласился уступить некоторые североафриканские территории Италии, и Эррио был в ярости. Кроме того, он не думал, что Германия согласится гарантировать независимость Австрии. Затем он перескочил на другую тему, продолжая обдавать Лаваля презрением. Вполне понятно, почему он попросил Потемкина «соблюдать всяческую осторожность», когда он будет передавать его суждения Литвинову. На отчете стоял гриф «совершенно секретно». Вполне ясно, почему.

«Он вновь повторяет свои заверения, что, пока он жив, Франция не окажется в стане наших врагов». Стойте на своем, советовал он, займите жесткую позицию и не отказывайтесь от своих изначальных предложений, связанных с Восточным пактом и Женевским протоколом, когда будете говорить с Лавалем». Не надейтесь слишком сильно на румынского министра иностранных дел Николае Титулеску — он слишком любит Италию. Или на министра иностранных дел Чехословакии Эдуарда Бенеша, «слишком гибкого человека — более французского, нежели чехословацкого министра». «Нам удастся преодолеть заминки и затруднения, возникшие на пути сближения СССР с Францией», — продолжал Эррио. В ответ Потемкин подчеркнул историческую важность сближения и готовность СССР приложить все усилия, чтобы его укрепить. «Эррио отозвался на это, — писал полпред, — с таким воодушевлением и горячностью, которых я не наблюдал с его стороны еще ни разу».

«Как опытный политик, — продолжил Эррио, — я привык и к хорошей погоде, и к ненастью… На смену ненастья являются ясные дни. Все проходит. После Лавалей их место занимают другие». Лаваль стремится «создать себе популярность, — добавил Эррио, — и “раздувает свой шар”. Однако рано или поздно этот шар сморщится и упадет на землю»[696].

Крестинский и Литвинов были совершенно правы, когда сомневались в Лавале, но Эррио так яростно защищал сближение, что это могло подарить им надежду на хорошее будущее. Шла борьба, и она будет идти до конца, так как не было другого выбора для тех, кто хотел защитить советскую, а на самом деле европейскую безопасность от гитлеровской Германии. «Шарик» Лаваля уже начал терять высоту.

ГЛАВА X

НАВОДЯ МОСТЫ: АНГЛО-СОВЕТСКОЕ СБЛИЖЕНИЕ

1934–1935 ГОДЫ

Прежде чем давать оценку усилиям СССР по соглашению с Францией, необходимо перенестись на несколько лет назад и понять, чем же были заняты советские дипломаты в Лондоне. Для Советского Союза с точки зрения построения системы коллективной