Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

Но затем Чарльз вновь вернулся к теме оголтелой пропаганды в советской прессе; он говорил, что, пока эти нападки не прекратятся, не будет «подлинного сближения с СССР». В этом поединке, утверждал он, у СССР преимущество, поскольку британское правительство не может ответить тем же способом. Здесь Чарльз, конечно же, наивно заблуждался, ведь Департамент печати при желании мог заставить прессу опубликовать что угодно. Рубинин вернул разговор в русло НКИД: «Нам не стоит входить в оценку внутреннего строя, существующего в наших странах, тем более что это не может иметь никакого влияния на взаимоотношения между нами». Советское правительство, продолжал Рубинин, улучшило свои отношения с Соединенными Штатами и Францией, что же мешает установить такие отношения с Великобританией? Для сближения нужна была точка соприкосновения. Он предложил сойтись на политической заинтересованности стран в укреплении мира. На языке советской дипломатии это означало наращивание коллективной безопасности перед лицом нацистской Германии. Здесь Чарльз согласился: «Посольство со своей стороны готово приложить все усилия в этом направлении»[707].

Встреча Майского с Джеймсом Гарвином

В начале марта Майский следил за дебатами в Палате общин по ратификации торгового соглашения и доложил в Москву о том, что все прошло хорошо. Среди членов Консервативной партии, решил он, все больше преобладают «антиавантюристские реалистические настроения»[708]. В том же месяце Майский впервые встретился с Джеймсом Л. Гарвином — редактором воскресной лондонской газеты «Обсервер», широко известным человеком. Гарвин рассказал много интересного — настолько много, что Майский посвятил этому восьмистраничный доклад, который лег на стол Сталину. Обсуждение проходило у Гарвина в загородном доме, куда Майский прибыл в воскресенье в сопровождении жены Агнии. За обедом и пятичасовым чаем присутствовал только Гарвин и члены его семьи, поэтому можно считать, что все происходило в узком семейном кругу. Присутствовали дочь Гарвина Виола, еще одна его дочь, имя которой не упомянуто, но известно, что она проживала во Флоренции, а также приемный сын Оливье Вуд, студент Оксфорда. Именно на таких «интимных» мероприятиях, как утверждает Майский, наиболее откровенно говорили о политике и международных отношениях.

В тот воскресный день в марте 1934 года важной темой была Германия. У Гарвина были личные причины недолюбливать и даже ненавидеть немцев: его единственный сын погиб в 1916 году в битве при Сомме. Гарвин, как утверждал Майский, воспринимал гитлеровскую Германию крайне враждебно: «Он считает, что германский национал-социализм является дикой, человеконенавистнической и весьма опасной теорией» (эти слова были подчеркнуты Сталиным). «Майн кампф» он называл «евангелием ненависти к другим расам и народам». Оказывается, книгу Гитлера читал не только Литвинов. Как и нарком, Гарвин не верил ни единому слову Гитлера о мире и безопасности. «Это всего лишь маневр, — говорил Гарвин. — Гитлеру нужно выиграть время для того, чтобы вооружиться, и пока он готов уверять все другие народы в своих добрых чувствах и в своей готовности отказаться от войны как орудия политики. Цена всем пактам о ненападении, которые подписал или подпишет Гитлер, — грош. Они будут нарушены Германией, как только она почувствует себя для этого достаточно сильной». С точки зрения Гарвина, лучшим доказательством двуличности Гитлера была «Майн кампф», которая продавался по всей Германии миллионными тиражами и на которой взращивалось новое поколение немецкой молодежи. Еще одно доказательство: «Не менее важный факт — быстро идущее перевооружение Германии». И эти строчки Сталин также выделил карандашом. Гарвин не переставал твердить: «Гитлеровская Германия — величайшая опасность для мира». Снова видим на этих словах пометку Сталина. «Германия мечтает о мировом господстве». Литвинова и Сталина в этом убеждать было не надо.

Когда заговорили о Японии, враждебности у Гарвина не поубавилось: он утверждал, что Япония — не меньшая угроза миру, чем Германия, и рано или поздно Англия вступит с Японией в конфликт.

Еще одна опасность — Германия и Япония образуют военный союз или просто сблизятся с целью противодействия СССР. Гарвин подозревал, что Польша уже имела «какую-то секретную договоренность с Германией о совместных действиях против СССР на предмет захвата советской Украины и Литвы». Эти строки из отчета Майского также подчеркнуты Сталиным. После прочтения публикаций Гитлера и Альфреда Розенберга не оставалось сомнений, что у Германии готов и проработан план экспансии на восток. Да, есть вещи, которые следует принимать всерьез. Гарвин рекомендовал СССР вооружиться до зубов, дабы иметь возможность отразить нападение и с востока, и с запада. Только так, с его точки зрения, можно было умерить пыл агрессоров и гарантировать мир. Эти строки Сталин также подчеркнул. Гарвин явно хотел передать для Москвы важное сообщение — что ж, как видим, в Кремле его изучили и надлежащим образом прокомментировали.

Под конец Майский задал неизбежный вопрос: что будет делать Англия, если Гитлер нападет на Францию? Гарвин тут же ответил, что Англия встанет на защиту: бросив французов, Англия подпишет себе смертный приговор. В качестве наилучших гарантов мира и безопасности Гарвину представлялась «большая пятерка»: Соединенные Штаты, Англия, Франция, СССР и Италия. К этому союзу должны были примкнуть также малые и средние страны. Это должен быть «блок мира», на который Германия и Япония попросту побоятся напасть. И вновь на тексте отметка Сталина: «Заговорили и о Лиге Наций». Гарвин высказал мнение, что вступление в организацию Соединенных Штатов и Советского Союза способствовало бы ее укреплению, а «блоку мира» дало бы возможность действовать в границах Лиги. Наконец, Майский заметил, что судьба «большой пятерки» напрямую зависит от улучшения англо-советских отношений. Гарвин согласился[709]. Советская стратегия была понятна: скандал с «Метро-Виккерсом» привел к задержке внедрения системы коллективной безопасности, и Майский хотел во что бы то ни стало наверстать упущенное.

Недоверие в Министерстве иностранных дел

Услышанное за воскресным обедом у Гарвина, вероятно, очень воодушевило Майского. Вот только взгляды Гарвина разделяли в Англии далеко не все, и в самую последнюю очередь — британский МИД. Двумя неделями ранее советское правительство через британское посольство в Анкаре попробовало закинуть Лондону удочку о том, что желает улучшения отношений. Посол Великобритании в Анкаре сэр Перси Лорейн воспринял эту идею без энтузиазма. Он напомнил турецкому министру иностранных дел, «что среди значительной части английской общественности господствует мнение, что все политическое устройство и идеология Советской России — это порождение сатаны, и в моей стране это мнение нельзя сбрасывать со счетов».

Посол совершил ошибку, замечает в своем дневнике премьер-министр Рамсей Макдональд: выпад Лорейна наверняка дойдет до Москвы и попадет в советскую прессу. Тем не менее министр иностранных дел Саймон предостерег Лорейна от