Пропавшие без вести. Хроники подлинных уголовных расследований - Алексей Ракитин

принять участие. Уилльям, оставшись на несколько недель без бдительного надзора любовницы, должен был подпасть под влияние сестры, которая намеревалась побудить брата любой ценой добиться от Анны указания места сокрытия тела Элис. Лора считала, что ей удастся повлиять на Уилльяма и доказать тому необходимость воздействовать на Куприянову таким образом, чтобы та признала вину за содеянное преступление. Кроме того, разрыв отношений с этой женщиной был бы в интересах самого Парсонса, поскольку связь с Куприяновой угрожала его собственной безопасности — в этом был уверен как Ричардсон Пратт, так и его супруга.

Коннелли полностью одобрил замысел совместной поездки Лоры и Уилльяма к Оливеру Парсонсу и заверил, что ФБР не станет чинить препятствий этому путешествию.

Адвокат Леви оказался точен и 20 сентября действительно собрал в своём офисе в доме № 70 по Пайн-стрит (Pine Street) на Манхэттене представителей прессы. Сначала перед ними выступил Уилльям Парсонс, после чего секретарь адвоката раздала журналистам листочки с распечатанным текстом только что сделанного заявления. Самая существенная его часть заключалась в следующем: «Я готовлюсь избавиться от своего дома в Стоуни-Брук и планирую найти себе занятие в какой-нибудь другой части страны. Однако я не оставляю надежды, что люди, знающие, где может быть найдено тело моей жены, дадут мне небольшое утешение в виде разрешения предать её земле должным образом.»[16]

Репортёры поняли сказанное однозначно — Парсонс просил похитителей помочь ему получить поскорее наследство жены и уехать из штата Нью-Йорк подальше. Если Уилльям рассчитывал увидеть в глазах репортёров сострадательное внимание, то он крепко ошибся — они оказались настроены к нему равнодушно и даже скептически. Что и показала последовавшая небольшая пресс-конференция.

По тексту сделанного Парсонсом заявления вопросов не возникло вообще — это означало, что журналисты поняли всё без лишних разъяснений. Зато посыпались вопросы о золотом украшении, присланном «Мэри», и досадном казусе, связанном с тем, что Парсонс не сумел его опознать. Парсонс оказался не готов к расспросам такого рода — вместо рассказа о собственных душевных терзаниях ему пришлось объяснять, почему муж неспособен опознать вещь жены. Он несколько раз повторял, что присланная по почте вещь являлась семейной реликвией и не покупалась в магазине, что цена её сравнительно невелика — что-то около 50 долларов — и что Элис надевала её нечасто… И он действительно не мог припомнить эту вещицу сразу, поскольку вопрос о её принадлежности застал его врасплох… И да, это украшение опознали другие члены семьи, но это же нормально… Парсонс явно терялся под шквалом однотипных вопросов и адвокат, сообразив, что пресс-конференция перетекла в крайне нежелательное русло, быстро закончил игру в вопросы и ответы.

Что ж, итог этого мероприятия следовало признать весьма позитивным для правоохранительных органов. Парсонс убедился в том, что отношение к нему прессы, заметно ухудшившееся в июле месяце, в лучшую сторону не поменялось. Да и вряд ли поменяется в будущем — к тому не имелось ни малейших оснований. То, что его слова вызывали недоверие, а сам он — плохо скрытую неприязнь, должно было удручающе действовать на Парсонса и лишать его остатков самообладания. Чем сильнее окажется его психологическое напряжение, тем скорее он должен был прийти к осознанию необходимости подлинного и искреннего сотрудничества с правоохранительными органами.

На усиление чувства внутренней неудовлетворённости Парсонса должен был определённым образом повлиять и результат поиска покупателя на «Лонг медоу». Чуть выше отмечалось, что Уилльям в августе и сентябре 1937 года озаботился вопросом продажи фермы. Бесси Уилльямс растолковала ему бесперспективность этой затеи, поэтому Парсонс отказался от мысли продать «Лонг медоу», но поскольку это был его единственный более или менее стоящий актив, он по совету адвоката решил сдать ферму в долгосрочную аренду. К последней декаде сентября он отыскал человека, готового пойти на такую сделку [надо сказать, крайне невыгодную для Парсонса в финансовом отношении]. Рыночная стоимость «Лонг медоу» в начале осени 1937 года составляла 13 тыс.$, Парсонс сдал её в аренду на 7 лет из расчёта 50$ в месяц. Причём если через 7 лет Парсонс примет решение ферму продать, а арендатор согласится её купить, то уплаченная сумма арендных платежей пойдет в зачёт как выплаченная доли стоимости.

То, что Уилльям согласился на ежемесячную арендную плату в 50$, свидетельствовало о его крайней ограниченности в средствах.

21 сентября в «Лонг медоу» прибыли Уилльям Парсонс, Анна Куприянова и её сын Рой. Их приезд был согласован с Бесси Уилльямс. Им предстояло упаковать личные вещи для окончательного отъезда перед передачей фермы арендатору. В течение 3-х дней они укладывали коробки, которые 24 сентября вывез грузовой автомобиль. Это были последние дни и часы, проведённые Куприяновой и её сыном на ферме.

«Прослушка», продолжавшая работать в «Лонг медоу», зафиксировала чрезвычайно интересный разговор Парсонса и Куприяновой. Последняя несколько раз в крайнем раздражении пеняла любовнику за то, что тот не смог опознать украшение своей супруги, присланное похитителями по почте. Анна предлагала Уилльяму подумать над тем, как это выглядит в глазах окружающих… Ну, в самом деле, что это за муж, который неспособен опознать личные вещи жены, причём не какой-то там ширпотреб, а необычное и красивое украшение! Парсонс терпеливо сносил едкие уколы Куприяновой, но затем не выдержал и принялся оправдываться. При этом он произнёс довольно интересную фразу, смысл которой можно выразить так: мне было бы легче давать правильные ответы, если бы ты говорила мне, какие же именно из ответов правильные. То есть он признавал по умолчанию, что правильные ответы Анне заблаговременно известны.

22 сентября 1937 года Анна Куприянова решила повторить фокус, проделанный чуть ранее Уилльямом Парсонсом. Речь идёт о заявлении средствам массовой информации. Нам сейчас сложно судить о мотивах, управлявших поведением этой женщины, в её положении представляется самым разумным не привлекать к себе лишнего внимания. Однако сама Куприянова так не считала, и в тот день в офисе Бенджамина Шивертса в доме № 61 по Бродвею эта женщина позволила себе весьма пространные рассуждения о случившемся с Элис Парсонс. В частности, она заявила, что, по её мнению, таинственные «Мэри» и «Пол Джонс» — это те самые люди, что приезжали на чёрной автомашине на ферму утром 9 июня. Куприянова заявила, что ей нечего скрывать и она никогда не понимала подозрений в свой адрес. Когда один из репортёров выкрикнул вопрос о месте её проживания, Куприянова, не моргнув глазом, ответила, будто снимает квартиру на Манхэттене — а это была ложь, совершенно избыточная в той обстановке. Анна сообщила репортёрам, что по письмам «Мэри» поняла, что та является женщиной религиозной, и потому она — Анна Куприянова — считает возможным просить «Мэри» связаться с нею как можно скорее и сообщить место сокрытия тела Элис Парсонс.

Пресс-конференция чрезвычайно понравилась Куприяновой. Судя по всему, она являлась женщиной очень гордой