Пропавшие без вести. Хроники подлинных уголовных расследований - Алексей Ракитин

никто не знает, и где они спрячутся от недоброжелателей. Нельзя не признать, что зрелое зерно в подобных рассуждениях имелось, поскольку к концу лета 1937 года Уилльям и Анна стали широко известны в США и известность эта потенциально не сулила им ничего хорошего. Поскольку газетчики открыто высказывали подозрения в их адрес и обвиняли в отказе сотрудничать с органами охраны правопорядка, рано или поздно на их жизненном пути мог оказаться некий «городской сумасшедший», надумавший взять в свои руки отправление правосудия. И если Парсонс мог довольно просто изменить свою внешность, скажем, отпустить усы или бородку, то Куприяновой изменение внешности помочь не могло. Хотя она обладала богатым словарным запасом и говорила на «американском английском» очень правильно, её демаскировал заметный русский акцент. И быстро избиваться от него не представлялось возможным. Поэтому намерение Уилльяма Парсонса покинуть безблагодатную обитель представлялось вполне разумным и в вину ему не могло быть поставлено.

Значительную часть разговоров любовной парочки занимала сугубо материальная тематика из разряда «на что жить и что есть». Куприянова и Парсонс неоднократно возвращались к обсуждению планов завладения имуществом Элис. Уилльям имел по этому поводу продолжительную консультацию с адвокатом Айзеком Леви. Последний разъяснил последовательность этапов, которые для этого необходимо пройти. Прежде всего Элис должна была быть признана умершей, а при условии отсутствия тела такое признание может потребовать 7-летнего периода с момента, когда человека в последний раз видели живым. Но даже юридическое признание умершим не делает наследование автоматическим, поскольку существует множество нюансов, связанных с долговыми обязательствами умершего. Кроме того, на имущество могут заявить претензии родственники, у которых с умершим могли быть неизвестные посторонним финансовые обязательства. Поэтому процесс наследования имущества без вести отсутствующего крайне сложен и сильно растянут во времени.

Это подборка газетных публикаций с фотографиями Анны Куприяновой, относящихся к летним месяцам 1937 года. Как видно, газетчики охотно размещали её снимки на страницах своих изданий, и делали они это едва ли не чаще, чем с фотографиями Элис Парсонс. К концу лета 1937 года Анна помимо своей воли стала широко известна не только на Лонг-Айленде, но и в Соединённых Штатах вообще. Это была популярность весьма специфического свойства, представлявшаяся потенциально опасной для здоровья — нельзя было исключать того, что отыщется неадекватный человек, пожелающий поторопить торжество Правосудия. Сама Куприянова довольно спокойно относилась к возможности появления какого-либо «городского сумасшедшего», однако Уилльям Парсонс не желал испытывать судьбу и к концу лета уже уверенно заявлял о необходимости отъезда не только из Лонг-Айленда, но и штата Нью-Йорк вообще.

Пояснения Леви произвели на Парсонса крайне удручающее впечатление. Вопрос о том, на что жить дальше, чрезвычайно волновал обоих — то есть как самого Парсонса, так и Куприянову. Никто из них не высказывал идей в духе «ничего страшного, пойдём работать», по всему чувствовалось, что мысль о необходимости зарабатывать деньги трудом повергала обоих в глубокое уныние.

Получив эту информацию и как следует её обдумав, Коннелли пришёл к выводу, согласно которому расследование надлежало двигать именно в направлении создания подозреваемым максимальных денежных затруднений. По мнению инспектора, материальные проблемы весьма эффективно вобьют клинья в отношения любовников, поскольку Куприянова вряд ли искренне любит Парсонса и тот ей интересен лишь до тех пор, пока обеспечивает её материальные запросы. И её сына, само собой!

Неожиданную и очень своевременную поддержку этому намерению оказало событие, никак с Коннелли не связанное. Дело заключалось в том, что Фрэнк МакДонелл, младший брат Элис, и Бесси Уилльямс, её тётушка, при поддержке своих адвокатов подготовили и 30 августа отправили Уилльяму Парсонсу довольно любопытное письмо. В нём они уведомляли его, что считают его помощь расследованию недостаточной, а отношения с Анной Куприяновой — предательством семейных ценностей. После столь интересного вступления следовала не менее интересная деловая часть. Авторы письма заявляли, что ввиду недостойного поведения Парсонса они считают невозможным оставить имущество Элис в его распоряжении. Для оперативного управления фермой «Лонг медоу» и поместьем «Сэммис-плейс» они наймут специального опекуна, а кроме того, особым судебным приказом наложат мораторий на движение денег на всех счетах Элис до момента юридического признания её мёртвой.

Логика авторов письма была очень проста. Они словно бы сказали Парсонсу: «Дорогой бывший родственник, отныне ты будешь жить со своей любовницей и её сыном на свои». Копию этого письма Фрэнк МакДонелл и Бесси Уилльямс отправили Коннелли, предварив отправку телефонным звонком. Инспектор сам хотел подтолкнуть их к подобному обострению внутрисемейного конфликта с Парсонсом, но делать ему этого не пришлось — всё случилось само собой.

Уже на следующий день, едва получив письмо Фрэнка МакДонелла и Бэсси Уилльямс, любовная парочка перешла к активным действиям. Первым делом они оставили меблированные комнаты на бульваре Парсонс и переехали в отдельную квартиру в доме № 40 по Корпорал-Кеннеди-стрит (Corporal Kennedy Street) в Бэй-сайде (Bayside). Уилльям Парсонс заявил владелице дома, что Анна его сестра и он периодически будет оставаться у неё на ночёвку. На самом деле Парсонс переехал к Куприяновой, оставив ферму. Оттуда он забрал некоторые предметы мебели, а некоторые продал. Также Парсонс продал живность, всё ещё остававшуюся в «Лонг медоу», и некоторые товары, пользовавшиеся спросом в сельской местности — корм для птицы, удобрения и кое-какой инструментарий. Эти продажи обеспечили Уилльяма некоторой суммой наличных денег, совершенно ему необходимых в той обстановке.

Хотя экстренный переезд застал оперативников ФБР врасплох, они контакт с объектами наблюдения практически не теряли. Уже 1 сентября в том же самом доме по Корпорал-Кеннеди-стрит был оборудован пункт «прослушки», и техники Бюро, тайно проникнув в квартиру во время отсутствия арендаторов, установили в ней 9 скрытых микрофонов. В качестве 10-го микрофона выступал телефон, трубка которого, будучи положена на рычаг, не отключалась и продолжала передавать звуки. Пункт прослушивания разместился в складском помещении в цокольном этаже дома и имел отдельный вход со двора, поэтому Парсонс и Куприянова при всём желании не могли видеть сотрудников ФБР.

Начиная с 1 сентября «прослушка» стала фиксировать разговоры между любовниками, в которых обсуждались планы поездки в Калифорнию. Ранее разговоры такого рода не велись. По-видимому, письмо Фрэнка МакДонелла и Бесси Уилльямс подтолкнуло Парсонса к некоему решению, хотя в те часы и дни было не вполне ясно, чем именно руководствовался Уилльям.

Опасаясь того, что отъезд может состояться совсем скоро, Эрл Коннелли решил организовать пересылку ещё одного письма от таинственных «похитителей». 7 сентября в «Лонг медоу», в котором Парсонс уже не проживал, было доставлено письмо, подписанное той же «Мэри», что отправляла Анне письма ранее. Послание оказалось кратким, и его можно воспроизвести здесь дословно: «Это может быть неверно. Если позже будет получена более подробная информация, я отправлю ещё одну схему. Я не присутствовала при захоронении тела. Надеюсь, это положит конец всем вашим