Апостасия. Отступничество - Людмила Николаевна Разумовская

уже полгода…» (Жалея Петра, Елизавета Ивановна впервые решилась сообщить ему о Сашенькином ребенке.) Письмо долго путешествовало по России ввиду расстройства железных дорог и расстройства всего вообще (впоследствии шутили: как только в России на манер европейских стран появился министр почт и телеграфов, так сразу перестала работать почта). Получив письмо, Петр прислал сумасшедшую телеграмму: «Ребенок мой! Немедленно забери обоих к себе! Постараюсь приехать при первой возможности. Петр».

Несколько дней Елизавета Ивановна переваривала эту новость, не зная, верить и радоваться или недоумевать и сомневаться. А тут еще как снег на голову свалился нежданно-негаданно Глеб. Они не видались два года, с тех пор как сын после контузии лежал в царскосельском госпитале, и она поразилась, как возмужал и изменился ее младший сын. Она не смела ни о чем расспрашивать, а он почти ничего не рассказывал, но по отдельным фразам она поняла: дела на фронте, как и во всей России, близятся к катастрофе.

Правда, вдруг появилась надежда: генерал Корнилов! Генерал Корнилов взялся навести порядок в армии и в тылу, и уже объявили смертную казнь на фронте за всевозможные безобразия, и не только объявили, но стали стрелять насильников и дезертиров и вешать. И вся левая печать взорвалась возмущением. И Ленин выводил рабочих на улицы против «контрреволюционного» генерала. Да и Керенский вилял как лис.

– Может быть, наконец этот генерал наведет порядок? – с робкой надеждой спросила Елизавета Ивановна.

Но Глеб сухо ответил, что он никому больше не верит, тем более генералам, которые предали своего царя. Что генерал, который посмел арестовать царскую семью, никогда не будет для него авторитетом. И что тот, кто предает, и сам будет предан в конце концов.

– Что же, офицеры по-прежнему за государя? – спросила Елизавета Ивановна.

– Нет. Большинство – за революцию. Только они не так ее представляли, – криво усмехнулся Глеб. – Мамочка, ты меня сегодня не жди. Мне нужно отъехать… ненадолго.

Сердце у нее упало.

– Куда?..

Не привыкший лукавить, он ответил прямо:

– В Царское…

Тогда она испуганно и быстро заговорила:

– Это очень опасно, Глеб! Очень! Зачем тебе туда? Им уже ничем не поможешь. Тарас Петрович говорил, Керенский обещал выслать их за границу, но Совдеп…

– Опять Совдеп?! – закричал Глеб. – Кто командует Россией, хотел бы я знать? Верховный главнокомандующий Корнилов, министр-председатель Керенский или свора немецких агентов и жидов?!

– Гле-еб!.. – затрепетала Елизавета Ивановна и умоляюще сложила руки на груди.

Но он уже овладел собой.

– Прости. Прости, мамочка. И, пожалуйста, не волнуйся. Все будет хорошо. Мне надо повидать товарища, вот и все. – И он улыбнулся своей милой, обезоруживающей улыбкой.

– Ты все же переоденься, Глеб. Ты же знаешь, как теперь опасно…

– Что? Быть защитником Родины?! – Он снова задохнулся гневом.

– Ходить в офицерской форме…

Глеб ничего не ответил и только зло усмехнулся.

Он и сам не мог себе объяснить, почему ему так страшно хотелось поехать в Царское Село. Увидеть государя?.. Но это исключено. Двойное оцепление, охрана. Да и мамочка права: зачем?.. Только взглянуть и… что?.. Что он может сделать один?.. Как странно, что никто не пожелал спасти царя… никто не пожалел… Куда подевались все монархисты?.. Не может быть, чтобы не существовало какой-нибудь тайной организации, плана по спасению… Нет-нет, он должен сам увидеть все своими глазами. Поговорить с Цветовым… Борис служит теперь в Царскосельском гарнизоне помощником полковника Кобылинского… наверняка он что-нибудь знает…

Да, но и добраться до Царского не так-то просто. И тут его осенило. Отец! Вот кто должен ему помочь! Мамочка говорила, он в городе, и – слава Богу!

Действительно, над Зимним дворцом развевался красный флаг, это означало, что Керенский на месте (ибо в отсутствие министра-председателя флаг, соответственно, спускался), а стало быть, на месте был и его помощник Горомило, которого Керенский повсюду таскал за собой.

Да, но ведь его может не пропустить караул… Позвонить сначала отцу?..

– Что передать господину Горомило? Кто его спрашивает? – услышал он в трубке кокетливый женский голосок.

– Поручик лейб-гвардии Преображенского полка Горомило.

– О! – изумился прелестный голос телефонной барышни. – Еще один Горомило! Уж не сын ли вы нашего Тараса Петровича?

– Да, сын, – смутился Глеб. – Я бы хотел повидать… У меня срочное дело, – добавил он сурово, – срочное!

«Ах, какая прелесть! А ведь я ваша родственница!» – хотелось весело закричать Надежде Ивановне, но она благоразумно промолчала. «Потом, – сказала она себе. – Там видно будет».

– Приходите, я постараюсь вам помочь, – снова кокетливо прощебетала телефонная барышня и повесила трубку.

Впервые Глеб переступал порог главной цитадели российских императоров. При новом, временном «царе» все вроде бы оставалось нетронутым, однако печать мерзости запустения начинала явно проступать во всем облике дворца.

На первом этаже расположились управление делами Временного правительства, машинописное бюро и прочие службы новых властителей. В залах второго этажа был размещен караул, грязные тюфяки на полу и пирамиды ружей вызывающе контрастировали с ампирными интерьерами. Все уже было затерто, закурено, зашаркано, заглушено пишущими машинками и закапано чернилами.

Сам глава правительства занимал покои Александра Третьего на третьем этаже, в бывшем царском кабинете ему была устроена спальня, личная канцелярия премьера располагалась в прежних комнатах Александра Второго, а в императорской библиотеке он принимал доклады и проводил совещания. По городу Александр Федорович разъезжал в автомобилях Николая Второго, а на фронт ездил в литерном поезде свергнутого ими царя. Многие над этим посмеивались – и напрасно. Каким же образом символизировать переход власти от монархии к демократии, как не усевшись на ее место?

– Пойдемте, я вас провожу, – оглядывая с ног до головы Глеба, журчала ручейком улыбающаяся хорошенькая секретарша (или… кто она, тут их десятки непонятно чем занимающихся женщин!), ведя его на третий этаж. А Наденька изо всех сил любовалась шурином. «Хорош!.. Пожалуй, интереснее бедного Петра… и гораздо выше… и какое сильное, мужественное лицо… Сколько же ему лет? Совсем еще воробей!..» – Вы, Глеб Тарасович, непременно после зайдите ко мне. Слышите? Непременно!

Глеб не отвечал.

– Вот сюда! – И Наденька распахнула перед ним дверь в бывшие апартаменты Александра Третьего.

– Ну что? Прибыл? – не здороваясь, обратился Тарас Петрович к сыну. – Я говорил: надо в отпуск! Как настроение?

Глеб улыбнулся и пожал плечами, ему нельзя было сейчас ссориться с отцом, и потому он нарочито бодро произнес:

– Боевое, господин министр!

– Ну, я еще далеко не министр, как ты знаешь… – пробурчал польщенный Тарас Петрович.

– Скоро будешь, ты ведь нынче, как это говорится, в фавор попал, – невольно сыронизировал Глеб.

– А вот шуточки твои неуместны!

– Прости, папочка, дурная привычка…

– С чем пожаловал, Глеб Тарасович? Мне ведь некогда шутками пробавляться.

– Мне