Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

Было около часа дня, когда я вышел из управы. Половина дела сделана. Похоронено навсегда «происхождение», которое действительно могло причинить много горя старикам Солодовым и особенно приемной дочери. Не откладывая, решил пойти к отцу Михаилу, настоятелю Казанской церкви, о котором я упомянул выше. В церковном доме дьячок сказал мне, что отец Михаил нездоров, в церкви не был, но не лежит — легкое недомогание, и я найду его дома. Отец Михаил встретил меня весьма радушно. Мы были старые знакомые.

— Простите, что беспокою вас. Вы нездоровы, и час неурочный.

— Рад вас видеть, — ответил отец Михаил, — и быть полезным, если нужно.

— Ф. Н. Солодов просил меня оформить документы его дочери ввиду предстоящего брака, и он сказал мне, что вы принимали участие, когда возникло временное недоразумение, почему считаю нужным познакомить вас с полученным документом.

Отец Михаил, прочитав «выписку», искренне обрадовался и даже перекрестился.

— Слава создателю! — сказал он. — Как я рад за дорогую мне любимую семью. Всеконечно документ вполне законный и для заключения брака достаточный.

— Так вот, отец Михаил, поздравьте Федора Николаевича первый и напишите ему, а я иду передать документ и передам письмо.

— Чудесно, дорогой, придумали, и тем более что по нездоровью не выхожу из дому.

Написал отец Михаил теплое поздравление и закончил:

— Возможно в ближайшее воскресенье сделать в церкви первое оглашение о предстоящем браке[391].

Распрощались.

Довольный столь благополучно и легко разрешенным недоумением, пошел домой обедать. В шесть вечера пошел к Солодову. Помню, как пытливо он смотрел мне в глаза, хотел по моему лицу узнать, с какою вестью я пришел. Передал ему письмо отца Михаила, а когда он стал его читать, положил на стол «Удостоверение». По мере чтения Федор Николаевич оживлялся, весело заулыбался и несколько раз громко сказал:

— Как! Что такое? Господи!

Прочел удостоверение, быстро с документами ушел в кабинет, на ходу сказав:

— Бегу к жене, простите, подождите. Какое счастье!

Через несколько минут супруги Солодовы, радостно улыбающиеся, возвратились в кабинет. Она от счастья всплакнула. Благодарили, ахали, как все просто и скоро сделалось. А Федор Николаевич сказал:

— Мне не стыдно, что я не знал, как это надо сделать, и за мое невежество мы рассчитались большими мучениями в течение этих дней. Но меня поражает, почему господин Петров не знал, что это все можно здесь проделать и так легко.

Я объяснил, что Петров, несомненно, то же самое сделал бы, но более сложным путем, и что я случайно знаком с этим вопросом как бывший юрисконсульт городской управы.

— Мы вас не отпустим, вы должны закусить с нами, — сказал Федор Николаевич. — Выпьем бокальчик шампанского, чувствую себя точно выздоровевший после смертельной болезни. Сейчас позвоню Трифонову, чтобы пришел с женой. Он надоумил меня обратиться к вам. Мы — свояки, наши жены — родные сестры.

Разговор по телефону:

— Ваня, приезжай сейчас с Катей[392], такую тебе радость расскажу… Не скажу, приезжайте.

Приехали гости, познакомились с «радостью», прочли.

— Ну что ж, — сказал Трифонов, — совет дал я тебе, к кому обратиться, с тебя могарыч!

Перешли в столовую, закусывали, выпивали, пришла невеста, поздравили ее.

Солодов к ней:

— Ну, Маничка[393], в воскресенье первое оглашение, не поздно, откажись!

Маничка, очень миленькая девушка, зарделась и объявила, что поздно отказываться, так как приданое готово. Весело посидели, и я стал собираться домой. Солодов попросил подождать минутку, возвратился и пригласил в кабинет. Я понял, что возникает вопрос о гонораре. Мысленно решил, если спросит сколько — отказаться от гонорара, ибо взять пустяки не стоит, а определить приличную сумму не за что. Но Солодов подал мне конверт и … «позвольте вас обнять». Конверт тощенький. Распрощались. Вышел на улицу и сейчас же вынул конверт — любопытство охватило. В конверте оказался чек, как я рассмотрел у тусклого провинциального фонаря, на 1000 рублей. Гонорар за прогулку в управу и к священнику приличный, хотя не соответствовал большой радости семьи Федора Николаевича.

Дома взял чек, чтобы переложить в бумажник, и охнул: 10 000 рублей! По тем временам деньги немалые. Получил и я шалый гонорар!

Дня через три Петров по телефону:

— Спасибо, дорогой, что уладили здесь крайне для меня неприятную историю, но в точности не знаю, как вы устроили.

Рассказал.

Петров:

— А ведь признаюсь, что совсем упустил эту простую возможность. Не знал, что такого рода удостоверения достаточны для вступления в брак. А я думал получить консисторское свидетельство, в котором не было бы помещено «происхождение». Ну, еще раз большое спасибо! Надеюсь, Солодов уплатил вам приличный гонорар?

— Пожаловаться на гонорар не могу.

— До скорого!

Анна Ивановна Туроверова

В 1886 году в Ростове-на-Дону заведовал третьим участком судебный следователь Коссобудский, нелюдимый, казавшийся суровым поляк[394]. Я как-то рискнул пойти к Коссобудскому для выяснения вопроса об освобождении заключенного из-под стражи. Коссобудский сам открыл входную дверь и, увидев меня, не пустил войти в переднюю, сурово спросил:

— Что вам нужно?

Ответил, что по делу Лещинского. Коссобудский крикливо:

— Вам должно быть известно, что никаких деловых разговоров со следователем вы не вправе вести как адвокат, — и хлопнул дверью, даже не сказав до свидания.

Я был удивлен, когда спустя месяца три после описанного приема увидел в моем кабинете Коссобудского:

— А я к вам с просьбой по делу дамы, преданной суду и находящейся в тюрьме.

Очень мне хотелось спросить его: а следователь может вести деловые разговоры с адвокатом? Но я, конечно, этого не сделал.

— Так вот, — продолжал Коссобудский, — обвинение тяжелое и грязное. От преданной суду отвернулись ее муж, родные, знакомые. Она совершенно покинута и одинока. Ее жаль, втянута в дело по легкомыслию и по стремлению иметь наряды, блистать в обществе, и я прошу вас принять защиту. Она обвиняется в сбыте фальшивых кредитных билетов со знанием подделывателей и переводителей[395]. Компания, в которой Туроверова очутилась, подлая, и надо удивляться, как молоденькая женщина из хорошей среды, воспитанная, жена офицера, жившая в патриархальном Новочеркасске, попала в шайку бандитов. Платить за защиту она не может, и я вас прошу помочь ей.

Ясно было, что пан Коссобудский, производивший следствие, засадивший в тюрьму хорошенькую барыньку, увлекся ею, долг свой судейский выполнил честно, а теперь желает помочь и хлопочет о защите.

— Охотно сделаю возможное, — ответил я, — но должен познакомиться с делом и тогда решу, могу ли принять защиту.

Коссобудский воззрился на меня и скрипучим голосом спросил:

— А ежели Туроверова имела бы средства заплатить за защиту, то ведь вы бы приняли защиту?

— Видимо, господин Коссобудский, вы совершенно не разбираетесь, насколько велики обязанности защитника и как мало он находится в зависимости от гонорара, — ответил я. — По-вашему