Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

Шендеров считался местным богачом. До введения казенной винной монополии у него были водочные склады и кабаки в Ростове и в округе[400]. Когда «монополия казны» изъяла эту отрасль из частного оборота, Шендеров широко занялся ссудами по закладным и по векселям. Ростовщиком нельзя было его считать, ибо он взимал невысокие проценты, но был очень требователен при выдаче ссуд, обставляя их большими гарантиями и неустойками на случай неплатежа в срок. Человек он был угрюмый, мало говорил, скупой до неистовства, нелюдимый, и его в городе не любили. Высокого роста, сутулый, рыжеватый, скуластый, большой рот всегда сжатый, обезьянья челюсть, лысая большая голова, глаза закрыты светло-дымчатыми очками, ходил медленно, точно крадучись, — такова была фигура ростовского богача Израиля Шендерова. Семья у него была небольшая: забитая бессловесная жена, дочь и сын[401]. С родными своими общался редко, и они его не любили. Говорили, что он очень любит сына. В то время мальчик подрастал.

Для своих банковых операций Шендеров не имел служащих, а сам все нужное делал. Для хождения же по делам судебным приспособил бывшего писца нотариуса. Молодой еврей стал «присяжным поверенным Шендерова», как его прозвали. Спорных дел не было, а производить взыскание по векселям и по закладным — занятие несложное. Шендеров и в этом отношении устроился весьма дешево и удобно, а главное, не имел дел с «этими аристократами», как он называл присяжных поверенных.

Как-то я был в суде (наш суд был в Таганроге) в «несудебный день». Народу было мало. Я знакомился с уголовным делом. В комнату, где я занимался, вошел взволнованный поверенный Шендерова (забыл его фамилию) и обратился ко мне с просьбой «по очень серьезному делу». Я не был с ним знаком.

— Что вам угодно?

— Очень прошу вас, помогите мне, — сказал он. — В суде производится дело по разверстке денег между кредиторами Переселенкова. Я тоже представил прошение на большую сумму. Сегодня истекают сроки, а мне сказали в канцелярии, что я неправильно сделал и что мое прошение останется без удовлетворения. Дела в суде нет. Оно у члена суда Орема, и я вас прошу, помогите мне.

— Но ведь вы, насколько знаю, ведете дела Шендерова, — сказал я. — Значит, это дело не ваше, а Шендерова, и вы предлагаете мне принять это дело к производству? Имеете ли вы по доверенности право передоверия и какая сумма иска?

— А может быть, не нужна вам доверенность и вы мне только скажете, что надо сделать? — уклончиво ответил «поверенный».

— Этим я не могу заняться, а могу принять дело по доверенности.

— Как же это сделать? Дела же нет в суде?

— Я пойду к члену суда Орему, возьму дело, и мы рассмотрим, когда буду иметь доверенность, — ответил я.

«Поверенный» увял, вздохнул и сказал:

— Цена моей претензии около двенадцати тысяч рублей. Доверенность могу сделать, надо спешить, потому что уже двенадцать часов. А сколько вы возьмете вознаграждение?

— Пятьсот рублей!

У «поверенного» перекосило рот и от перепуга галстух сам развязался.

— Как пятьсот рублей! Вы шутите?

— Я с вами не шучу. Господин Шендеров может уплатить требуемое. Мне придется потратить день.

— А если срок уже пропущен и уже поздно? — спросил поверенный.

— В этом случае ограничусь за просмотр дела ста рублями. Внесите мне пятьсот рублей, и я в таком смысле дам вам расписку.

— Но у меня нет с собой таких денег. У меня всего рублей сто пятьдесят, и я не знаю, захочет ли мой доверитель нести такой большой расход.

— Эти ваши соображения меня не касаются. Но чтобы облегчить вам уплату, ограничусь получением ста пятидесяти рублей наличными и вашей личной распиской на триста пятьдесят рублей.

Он пытался торговаться, но я оборвал разговор. Потоптался, бедняга, и согласился.

Послал его к нотариусу совершить на мое имя специальную доверенность только по указанному делу, велел ее доставить мне в квартиру члена суда Орема, где буду читать дело.

С Ф. К. Оремом меня связывали давнишние отношения. Он состоял председателем коммерческого суда до прекращения деятельности этих судов. Будучи гимназистом, я посещал дом Орема как товарищ его брата, а когда стал адвокатом, то стал добрым знакомым Фердинанда Карловича.

Пошел к Фердинанду Карловичу, рассказал ему, в чем дело. Он еще не рассматривал производства. Я остался у Фердинанда Карловича обедать и расположился знакомиться с объемистым томом. Запыхавшись, прибежал «поверенный» с доверенностью на мое имя. Увидев злосчастное для него дело в кабинете члена суда и меня «около дела», он с благоговейным трепетом спросил:

— Ну что, как? Есть надежда?

Сказал ему, что еще не разобрался в массе бумаг и определений суда (по делу состоялись несколько заседаний), что мне придется остаться до вечернего поезда, что все необходимое сделаю и что встретимся на вокзале.

Прочитав заявления Шендерова, нашел, что сумма требования исчислена неправильно, во вред Шендерову, что не внесены сборы согласно постановлению суда и, в сущности, сроки пропущены, но не было заседания, в котором это обстоятельство было бы установлено. Все необходимое я сделал, подал дополнительное заявление с исчислением. Орем пометил подачу. Благодаря моим действиям около 4000 рублей были Шендерову спасены. Вечером встретил на вокзале служащего Шендерова, объяснил ему, в чем дело, и сказал, что мне придется быть в заседании суда, когда будет слушаться дело, и еще раз до этого рассмотреть проект расчета, который составит член суда. Расстались.

На следующий день ко мне пришел Шендеров, с которым я не был знаком.

— Скажите мне, пожалуйста, что у меня приключилось с делом Переселенкова.

Объяснил ему происшедшее.

— За что же вы требуете пятьсот рублей? — грубовато спросил Шендеров.

Ответил, что не требую, получаю по условию.

— Но какой же это был труд? За «прочесть дело» — пятьсот рублей?

Хотелось выгнать его, но, памятуя необходимость быть сдержанным, терпеливо пояснил, что потерял день, не был на вечернем приеме у себя и должен еще раз быть по этому делу в суде; что если бы я или другой поверенный не сделали всего необходимого, то претензия его, Шендерова, была бы устранена и он потерял бы 4000 рублей. Он, благодаря исправленному мной расчету, получит на 4000 рублей больше.

— Ну хорошо, — сказал Шендеров, — благодарю вас, но вы уступите и получите всего двести рублей. Ей-богу, это довольно.

Объяснил ему, что он совершенно не думает, о чем говорит, что торговаться мы не можем, и просил прекратить бесцельный разговор.

Шендеров встал, как бы собираясь уходить:

— А что, — сказал он, — если не заплачу? Мой служащий не имеет права за меня обязываться, такой доверенности я ему не дал.

— От вас ничего не требую. От вашего имени ваш служащий не дал мне обязательства,