Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

У Туроверовой хранились деньги. Ей доверяли, сбытчики обращались к ней «за товаром». Она вела записи и получала за работу проценты. И сама она изредка сбывала немного денег в магазинах в Ростове, покупая для себя разные вещи. Соблазнил ее на это дело парикмахер, знакомство с которым началось как с клиенткой, которую он причесывал. Парикмахер Андрей поселился в Новочеркасске в то время, когда он состоял уже в шайке фальшивомонетчиков, в расчете, что в тихом Новочеркасске легче укрыться, иметь склад денег. Легкомысленная, мало знающая жизнь Туроверова вначале «шутила», а затем ее опутали, и она покатилась… Возилась она с шайкой около пяти месяцев, получала пустые суммы, сулили ей в будущем богатство.

Защиту принял. Жаль мне было этой глупенькой провинциалочки. Никто из родных не хотел помочь ей. Муж, приличный скромный казак-офицер, написал ей в тюрьму о причиненных ему страданиях, о разбитой жизни, но изменить что-либо не может, ибо женщина из шайки мошенников, попавшая в тюрьму, «не может быть женой честного человека».

Потянулись недели ожидания дня слушания дела. Я был раза два-три в тюрьме. Во время одного из свиданий Туроверова спросила, какое наказание грозит за совершенное преступление на случай обвинения. Я не мог скрыть и сказал: каторга. Туроверова впала в обморочное состояние, и пришлось вызывать врача для оказания помощи.

Дело было назначено к слушанию, и я начал лихорадочно готовиться и волноваться. Очень уж молод я был тогда, еще не обстрелян — и такая ответственная защита. Странно, что в большом Ростове не было защитника по делам уголовным старше меня, с бо́льшим опытом и знаниями. Пригласить из другого города поверенного не было средств.

На скамью подсудимых сели девять человек. Туроверова была девятой. Тяжелое было зрелище: четверо подсудимых с большим уголовным стажем, трое мелких жуликов, ничтожный человечек-парикмахер и окончившая Донской институт[399] дочь казака, статского советника, чиновника, жена офицера, миловидная, изящная молодая женщина. Много свидетелей, эксперты, пять защитников.

Потянулось дело. Некоторые подсудимые совершенно отрицали свое участие в деле, другие оговаривали друг друга, иные не считали себя участниками в шайке, сознались только в покушении на сбыт без знаний подделывателей и переводителей. И лишь Туроверова ответила на вопрос о виновности:

— Да, виновата, — и грустно-прегрустно заплакала.

На предложение председателя рассказать, в чем она признает себя виновной, Туроверова показала о своем знакомстве с парикмахером. Она не оговаривала его всецело, не обвиняла его одного в соблазне, а казнилась, признав свое глубокое легкомыслие, вследствие которого выпытывала у Андрея, как можно получить много денег, когда он об этом намекнул. Мало знала еще двоих, а остальных видит впервые. Потянулось дело. Бились защитники, поддерживая показания своих подзащитных, а я и Туроверова остались в тени. Мало задавал я вопросов свидетелям, а Туроверова на редкие вопросы председателя и прокурора давала правдивые краткие ответы. Присяжные заседатели, как я заметил, как-то конфузливо относились к Туроверовой. Им точно неловко было судить молоденькую хорошенькую барыню. Суд разрешил огласить письмо мужа Туроверовой, о котором я упомянул выше. Туроверова разрыдалась. Присяжные опустили головы. Установили, что отец и мать Туроверовой скончались года за два до возникновения дела. Словом, жалость к Туроверовой нарастала, а покорная правдивость ее показаний имела большое значение для присяжных.

На третий день в двенадцать утра закончили судебное следствие, а в четыре часа дня начались речи. Обвинитель привел основательные доводы, разбивавшие попытки моих товарищей доказать, что некоторые обвиняемые совершенно не причастны к делу, а другие покушались на сбыт денег без знания подделывателей. Характеристика подсудимых была для них печальная. Не пощадил обвинитель и Туроверову:

— Когда Туроверова, — сказал он, — сбывала фальшивки, обирала доверчивых людей, то улыбалась, а когда попалась, то пытается разжалобить вас слезой. Не верьте, господа присяжные заседатели, ее слезам. Это даже не раскаяние. Она попалась с поличным, отрицать вину не было возможности, сорвалось преступное дельце, обещавшее золото, и остается только плакать, авось поможет.

Мне пришлось говорить последним. Суд решил закончить дело, несмотря на поздний час. Защищал с большим волнением. Признав совершенное Туроверовой, я шаг за шагом проследил, как втянули ее в дело и как легкомысленно, совершенно потеряв волю над собой, она пошла за компанией и окунулась в чуждую ей среду, участвуя в совершении тяжкого преступления. Говорил, конечно, как Туроверова уже покарана, как разбита ее жизнь. Словом, приходилось «выплакивать оправдание».

Последнее слово Туроверовой было очень трогательно. Между прочим, она сказала:

— Быть может, я еще мало пострадала, тогда покарайте меня.

Томительно было ожидание решения присяжных заседателей. В два часа ночи присяжные заседатели объявили вердикт. Все мужчины осуждены без снисхождения. Туроверова оправдана. Суд удалился для совещания. Туроверову поздравляли мои товарищи по защите, подошел и Коссобудский ко мне, поблагодарил. К Туроверовой не подошел.

На следующий день ко мне пришла Туроверова. Опять поплакала, благодарила и советовалась, что делать ей и как начать жить, вправе ли она возвратиться в дом мужа, которого она горячо любила, и еще многие вопросы просила меня ей разъяснить, так как сама разобраться не может. Оставить ее нельзя было, ибо действительно ей не к кому было обратиться. Родственницы, жившие при ней, ушли, и она даже не знала, что делается в доме и где муж в настоящее время. Она умоляла меня поехать с нею в Новочеркасск. Капитал ее составлял около ста рублей, хранившихся с небольшими ценными вещами в тюрьме и выданных ей при освобождении.

Поехал с нею в Новочеркасск. В ее доме оказалась бывшая прислуга, которая по вызову не явилась в суд по боязни. Мужа не было. Он присылал прислуге все время (одиннадцать месяцев) жалованье и на содержание. За домом следил также родственник мужа. Туроверова несколько успокоилась. Я решил написать мужу, что выполнил. Изложил ему подробности дела, все пережитое его женой, сослался на ее отношение к нему. Получилась вторая защита пред строгим единоличным судьей. По моему совету Туроверова также послала мужу теплое, полное любви письмо и умоляла о прощении.

Через несколько дней приехала Туроверова, сияющая, счастливая. Муж телеграфировал: «Отдохни, успокойся, надо восстановить жизнь. Ходатайствую об отпуске, приеду». Я получил от Туроверова письмо, полное благодарности. Оказалось, что его родственник следил за ходом дела, был на суде и подробно обо всем сообщал в течение всего времени. Недели через три ко мне приехали супруги Туроверовы. Теплая благодарность. Меня уговорили получить гонорар. Они решили оставить пока Новочеркасск и уехать на место его службы.

— А время исцелит, забудется горе, — сказал он, — возвратимся домой.

Пообедал с ними дружно. Больше не встречал их. Надо полагать, в Новочеркасск не возвратились.