Еврейский мир. Сборник 1944 года - Коллектив авторов -- История

встречались представители литературы, искусства и науки. Лучшим Другом семьи считалась Мария Валентиновна Ватсон, знаменитая переводчица с испанского. Особым фавором пользовалось литературное созвездие «Русского Богатства», и прочная дружба с Пешехоновым, центральной фигурой этого толстого народнического журнала, не прекратилась и к концу 20-х годов, когда судьбе угодно было свести обоих друзей в Риге, куда Пешехонов приехал в скромной роли экономического эксперта Русского советского торгпредства.

О. О. никогда не оставался чуждым политике. Но надо сказать, что неукротимость его натуры плохо мирилась с партийной дисциплиной в обычном смысле слова. Он одно время примыкал к народно-социалистической партии, но не связал себя прочно с ней, ни идеологией, ни политическим представительством. Его давнишние симпатии к сионизму получили более реальное выражение уже в эпоху его латвийской эмиграции (1926—1931). Он был избран в 1929 году представителем Латвийского еврейства в административный совет Еврейского Агентства от сочувствующих не сионистов. Это избрание его было большим моральным удовлетворением для Грузенберга, в особенности из-за новых контактов с лучшей еврейской интеллигенцией различных стран света. В Цюрихе он произнес речь, из которой запомнилось его крылатое слово, что древний еврейский народ строительством Палестины стремится добиться такой географии, которая отвечала бы его истории.

Само собою разумеется, что адвокатское служение не заглушило в О. О. научного интереса к вопросам юриспруденции и этики.

Первая эпоха его научной заинтересованности относится к первым годам появления журнала «Право» в Петербурге. В эпоху 1905—1910 г.г. он был особенно активен в этом журнале и совместно с В. Д. Набоковым, редактировал уголовный отдела журнала; он также состоял членом комитета уголовного отделения С.-Петербургского Юридического Общества и руководителем юридич. конференций для помощников прис. поверенных. Вторая эпоха усиленной юридико-публицистической работы относится уже к рижской поре жизни. Он стал не только редактором, но и вдохновителем журнала «Закон и Суд», издававшегося в Риге пять лет, с мая 1929 года по осень 1934 года, Грузенберг вел передовые — «Дневник юриста» с первого номера этого журнала. В них можно найти разработку вопросов теории и практики права, с некоторым преобладанием уголовного и административного права над другими отраслями.

Но важно то, что О. О. рассматривает себя в этом журнале на старой «родине духа». Тот факт, что большие части старого русского права, а в особенности все уголовное право, было унаследовано балтийскими государствами, сделало работу главного редактора особенно производительной. Старая практика русских дооктябрьских судов, упраздненная и запрещенная на своей русской родине, ожила для него в Латвии.

К этой большой интересной писательской работе прибавляется и обновление — по крайней мере частичное — его уголовной практики.

Кассационные прошения Грузенберга читались в Латвийском Сенате, высшем суде, с огромным вниманием. Сенаторы узнавали грузенберговский стиль и в латвийском переводе, ибо в его бьющей аргументации и юридической эрудиции язык играл все же подчиненную роль.

Можно без преувеличения сказать, что за все эмигрантские годы О. О. латвийская эпоха была наибольшим приближением к его бывшей российской деятельности и славе. Хотя он — в качестве иностранца — и не был зачислен в латвийское сословие адвокатов, он все же по молчаливому уговору судов и адвокатуры получил неписаные права экстерриториального и при том авторитетнейшего адвоката. Его мнения, изложенные в «Дневнике», принимались во внимание и при законодательной работе (напр., по вопросу о введении суда присяжных, об оглашении показаний обвиняемого, о судоустройстве, новом уголовном уложении и т. д.) латвийского Сейма.

Случайный отъезд О. О. из Латвии, в 1931 году как-то превратился в постоянный. Почему именно он не остался там, где его удельный вес и род работы были наиболее близки ему, мы решить не собираемся. Сам он в письме ко мне, написанном в апреле 1932 года из Ниццы, резюмирует оценку своего латвийского периода весьма положительно: «О Латвии я вынес теплые воспоминания: и от латышей, и от русских и от еврейских масс ничего, кроме добра, не видал».

Тем не менее и относительный достаток, и профессиональное удовлетворение и атмосфера преклонения не пленили блестящего олимпийца. Некоторую роль при этом могли сыграть его политический пессимизм и дурные предчувствия о будущности Латвии, которые он не скрывал в личных беседах. Как бы то ни было, О. О. предпочел западноевропейское «купание в лишениях» балтийскому благополучию.

И тут сказалось его бескорыстие и идеализм, несколько неустойчивый по догматам, но всегда выспренний и вершинный, враждебный всяким сделкам и уступкам. В этом отношении одно его письмо останется показательной чертой его духовного облика. В письме из Франции от 31-го декабря 1935 года О. О. между прочим писал мне: «Что касается меня, то жилось со всячинкой: всего было. Но ни болезнь, ни материальные невзгоды не ослабили моего духа. — Ни о чем не жалею, ни от чего не отрекаюсь, — и, если бы мне пришлось начинать жизнь сначала, я в ней вряд ли что изменил бы».

Хотя Грузенберг и заметил однажды с горечью, что «история» запоминает имена только тех, кто бьется не за близких, а за дальних, он тем не менее вошел в историю, если не как писатель, то как один из весьма немногих, подлинно великих адвокатов-трибунов.

М. Дазерсон

М. А. КРОЛЬ (1862-1943)

Со смертью Моисея Аароновича Кроля (в янв. 1943 г.) в г. Ницце (во Франции) ушел в вечность, вероятнее всего, действительно последний из «последних могикан» первого поколения той социальной группы, которая называлась русско-еврейской интеллигенцией. Он был одним из характерных представителей этого поколения, давшего еврейству так много выдающихся личностей. За последние пять лет умерли такие крупные представители этого поколения, как С. Дубнов, Г. Слиозберг, О. Грузенберг, Л. Брамсон, Саул Гинзбург и, наконец, М. Кроль. Они были не только выдающимися представителями значительной и знаменательной эпохи в жизни русского еврейства, но, несомненно, оказали — прямо или косвенно — и не малое влияние на мировое еврейство.

Русско-еврейская интеллигенция начинает в жизни еврейского народа свою славную историю с того поколения, которое родилось в 60-х годах прошлого столетия. Кроль родился в 1862 году, Слиозберг родился в 1863 году, Дубнов родился в 1860 году, Гинзбург родился в 1866 году. Это поколение получило свое воспитание, свое умственное и духовное развитие в один из самых знаменательных периодов русской и еврейской жизни. Два фактора определяли развитие этого поколения: с одной стороны, среда, насыщенная традиционной еврейской духовностью и идеализмом, а, с другой, то новое в русской жизни и культуре, что постепенно стало проникать в еврейское гетто. Здесь встретились два течения: с одной стороны, атмосфера семьи, хедера и