Еврейский мир. Сборник 1944 года - Коллектив авторов -- История

этого кружка был покойный Генрих Борисович Слиозберг, к воспоминаниям которого вышедшим в 1933 году в трех томах («Дела минувших дней»), С. М. Г. написал предисловие. Из Парижа С. Г. сотрудничал в нью-йоркских изданиях на идиш «Форвертс» и «Цукунфт», и после переезда в Америку его участие в газете «Форвертс» приняло еще более постоянный характер. Он напечатал (в течении 7—8 лет) десятки исторических и биографических работ из прошлого русских евреев, основанных на мало известных, или совершенно до того еще не использованных материалах — воспоминаниях современников, семейных хрониках, письмах и других документах архивного характера. Работы С. Г. пользовались огромной популярностью среди десятков тысяч еврейских читателей.

В 1937 году, в связи с 70-летием С. Г., был в Нью-Йорке создан Юбилейный Комитет для издания трудов этого популярного и всеми любимого историка. В 3-х томах были изданы его избранные статьи и работы (свыше 1000 страниц) — «Historische Werke», весьма тепло принятые критикой и публикой. Указатель трудов С. М. Г. и статей о нем был составлен членом Юбилейного Комитета Исаком Ривкиндом, известным еврейским библиографом, в виде приложения к 3-му тому этого издания. Большая часть работ С. Г. за последние 20 лет его жизни все еще осталась рассеянной в десятках периодических изданий, или в книгах, теперь совершенно недоступных для широких читательских масс.

Почти до последних своих дней С. Г. был в полном обладании духовных сил и неустанной писательской энергии. Он серьезно заболел в начале осени 1940 года во время ежегодного летнего пребывания в Нью-Йорке и Бостоне и после 5-ти недельных страданий скончался в Нью-Йорке 18 ноября 1940 года. Его останки были преданы земле на кладбище Arbeiter Ring-a в Нью-Йорке. В 1941 году был возобновлен Комитет по изданию его трудов, готовящий теперь к выпуску в свет еще три тома работ С. Г. по культурно-общественной истории евреев в России.

Герман Франк

ДУХОВНЫЙ ОБЛИК О. О. ГРУЗЕНБЕРГА (1866-1941)

Оскар Осипович Грузенберг встает в моей памяти периодическими озарениями, с первых лет моего студенчества до весьма недавнего прошлого, почти до вчерашнего дня.

В 1907—1908 г.г., в годы первой послереволюционной реакции, О. О. был известен всему русскому обществу, а особенно нам, студентам-юристам Петербургского Университета, как крупнейший застрельщик в борьбе против того, что нам тогда казалось верхом произвола и деспотии. И самое уголовное право казалось нам каким-то особо благородным орудием в борьбе за право и за новые формы государства. О. О. для всех был неоспоримым олимпийцем, таким, каким он изображен на знаменитом портрете Серова.

Даже его изумительная память законоведа оставалась всегда только послушным орудием и не заглушала, как это часто бывает у заурядных людей, творчества, изобретательности и свежеэмоционального подхода к каждому делу.

Лично мне пришлось свести знакомство с О. О. в 1908 году, как с защитником революционеров Прибалтики в военных и гражданских судах. Многочисленные родственники требовали посещения его, или С. Зарудного и некоторых других корифеев политической защиты. Вторая категория угнетенных и оскорбленных были евреи и понятно, что громкие погромные процессы и дела Блондеса и Бейлиса оказались на руках О. О. Кто бывал в его кабинете в Петербурге, помнит многочисленные альбомы и бювары, преподнесенные ему рядом лиц и учреждений со всех концов России.

По окончании юридического факультета Киевского университета О. О. получил предложение остаться при университете для подготовки к профессуре, но, отказавшись от принятия христианства, он решил заняться адвокатурой. Семнадцать долгих лет оставался он помощником присяжного поверенного и только в 1905 году он стал присяжным поверенным. Освободительная эпоха восстановила его в правах любимой профессии.

Кроме чисто уголовных и политических дел, от упомянутых процессов Блондеса и Бейлиса до знаменитого дела еврея Гершановича, обвинявшегося в измене во время первой мировой войны и оправданного, Грузенберг защищал Троцкого по делу первого совета рабочих депутатов и целый ряд общественных деятелей: Анненского, Максима Горького, Короленко, Милюкова, Петражицкого, Пешехонова (по нескольким делам), Чуковского и др.

Оправдание Гершановича было делом огромной моральной важности для русского еврейства: О. О. вскрыл в нем все интриги, поклепы и лживые показания заинтересованных и подставных лиц, пытавшихся «доказать» существование еврейского шпионажа в пользу Германии на западном театре военных действий, территориально почти совпадавшем с чертою еврейской оседлости. Впоследствии военные власти отказались от постановки таких процессов, политическая цель которых стала слишком очевидна.

Сколько ума, нервов, моральной ответственности и простой человеческой доброты и бескорыстия было проявлено Грузенбергом на всем протяжении его российской адвокатской деятельности, не поддается описанию. От Ревеля и Риги до Одессы и Батума и от Варшавы до Владивостока повсюду были рассыпаны уголовные, политические, аграрные и литературные клиенты великого адвоката. И он дорожил глубоко этим человеческим фондом, добытым почти тремя десятками лет упорной работы и борьбы. Все слабости О. О., которые присущи смертным, меркнут перед его живой конкретной этикой борца, требовательного и к себе и часто, после вспышки, отходчивого к другим.

Но, разумеется, все это непрерывное горение и неугасающий энтузиазм были бы немыслимы без чрезвычайной идеализации адвокатского призвания со стороны Грузенберга. Добродетели маленькой группы исключительных энтузиастов он готов был приписать всему сословию российской адвокатуры. Вот почему он так болезненно реагировал на выпады против адвокатов не только со стороны крупных писателей, Достоевского, Толстого и Салтыкова-Щедрина, но и проф. Б. Кистяковского, признававшего особые заслуги небольшой группы беззаветных борцов за право, но обвинявшего все сословие в том, что за почти полстолетие российская адвокатура «мало дала для развития нашего правосознания» и что «наши видные адвокаты сплошь и рядом превращаются в простых дельцов».

Уже в 1930 году Грузенберг разразился воодушевленной отповедью русским писателям и ученым за их нападки на адвокатуру («Закон и суд», 1930, № 11/12):

«Русскому адвокатскому сословию... есть что вспомнить, есть чем гордиться... Оно создало, совершенно неведомый западной адвокатуре, институт бесплатных консультационных бюро, бесплатных защит неимущих даже на выездных сессиях. Русские писатели, общественные деятели и борцы за лучшую жизнь не забыли и не забудут, что товарищи наши, с крайним напряжением сил, с забвением собственных интересов, в разных концах огромной страны служили свою тяжелую службу защиты личности против натиска на нее государства, против несправедливостей и злоупотреблений обвинения».

Но никогда О. О. не оставался только адвокатом-профессионалом, он сжигал свое сердце на службе праву, но он боялся прослыть законоискусником и потерять живую связь с наукой и литературой.

Между домом Грузенберга и наиболее крупными учеными и литераторами существовала тесная связь. В доме его — сперва на Бассейной, а затем на Кирочной —