Еврейский мир. Сборник 1944 года - Коллектив авторов -- История

известной мере тем, что писание мемуаров составляло, пожалуй, главное содержание его жизни за последнее десятилетие. С конца 1939 года Кроль живет, главным образом, одной мыслью — видеть опубликованными свои мемуары на идиш, или на русском языке. В многократных беседах, которые мы имели с ним по этому поводу с ноября 1940-го года по апрель 1941 года, он обсуждал со мною всякие способы издания его Мемуаров на русском языке. Во всех его письмах ко мне и к другим друзьям, находящимся в Америке, доминирует лишь одно — просьба помочь издать его мемуары. Он, можно сказать, был одержим одной только мечтой об издании их. В письме от 1-го июля 1941 года он писал мне: «Мечтаю об издании моих Мемуаров, как о завершении всего жизненного пути, а потому прошу Вас, поскольку это будет в Ваших силах — окажите мне дружескую услугу, которую я никогда не забуду». А в письме от 19-го ноября 1941 года он пишет: — «Помните, дорогой друг, что я смотрю на издание своих Мемуаров, как на завершение всей моей жизни. Едва ли мне придется снова вложиться в общественную работу — кругом пустота, живем без завтрашнего дня, через 4—5 месяцев мне наступает 80 лет. С таким бременем трудно начинать что-нибудь новое»...

Как печально, что М. А. Кроль не дожил до 1944 года, когда, благодаря стараниям его друзей и почитателей, появился в Нью-Йорке на русском языке первый том его мемуаров. Этот том заканчивается 1907 годом, когда М. А. покинул Петербург и переехал в Иркутск. В этом томе описаны наиболее интересные и плодотворные годы жизни покойного.

Если мы учтем огромную жертвенность, которую проявил Кроль за последние полтора года своей жизни, написав 40 новых глав, обнимающих период от 1910 до 1941 года, при исключительно тяжелых условиях, то мы не можем не преклониться перед необычайной силой духа его, превозмогшей все трудности, встречавшиеся на его пути, а также перед его исключительной работоспособностью.

Мир праху кристально чистого человека и смелого борца за право, справедливость и человечность.

К. Лейтес

С. Я. РОЗЕНФЕЛЬД (1869-1943)

Старик — чрезвычайно тихий, еле двигается, с умным проницательным взором, но с пристальным взглядом даже тогда, когда говорит или, вернее, шепчет к вам, изредка улыбающийся даже тогда, когда острит — таков был за последний год своей жизни скончавшийся недавно писатель-публицист Самуил Розенфельд.

Присматриваясь к этому славному старику, державшему себя в стороне, вы невольно себя спрашивали: неужели это тот самый Розенфельд, который всегда так горячо, всегда с юношеской пылкостью реагировал, даже за последние годы, на все явления нашей общественной и культурной жизни, неустанно боролся с людской несправедливостью в защиту общего блага и так энергично выступал против неприемлемых для него общественных течений в нашей национальной жизни?

Кто его раньше знал лично, или знал его только из печати и литературы, тот долго не мог примириться с обликом этого одинокого Розенфельда, представшим пред вами в последний трагический год его жизни. Казалось, что тяжкая участь, которая выпала на долю отживающего и уходящего в историю целого поколения русско-еврейской интеллигенции, игравшей такую большую роль в дни нашего культурно-национального ренессанса, неимоверно давила его.

Самуил Яковлевич, как истинный представитель той интеллигенции, с особой остротою и чуткостью сознавал всю ответственность за судьбу того народа, который в настоящее время неимоверно страдает и истекает кровью.

Жизненный путь Самуила Яковлевича почти ничем не отличался от того, который проделали другие подобные ему еврейские писатели той эпохи в России.

С самых юных лет (родился в 1969 году в селе Елизаветградского уезда, Херсонской губерни) он уже впитал в себя все мудрости еврейского учения, включая «Муссер» (морализм), в Ковенско-Слободском ешиботе, и «Гаскалу», с которой познакомился под влиянием произведений Переца, Смоленскина и Лилиенблюма. Он всецело впитал в себя все эти учения и духовные течения тогдашнего еврейства, но усвоил их по своему, так как уже в юношеские годы стала выявляться его своеобразная и оригинальная личность.

К 19 годам он уже выступает на общественную арену и ведет борьбу с «Муссерниками», беспощадно клеймит их в статье в «Гамелице», оповещая о беспорядках в коллективе «Прушим» в Слободском ешиботе. Его исключают за эту статью из коллектива и маскил Розенфельд, алчущий просвещения, уезжает в Берн, в Швейцарию, где усердно изучает философию, историю, политическую экономию. Он также обучался в Лейпциге и Вене, где вскоре появилась его диссертация на немецком языке: «Нахман Крохмаль и Гегельянцы».

При появлении политического сионизма Розенфельд примыкает к движению и начинает свою журналистскую деятельность на идиш в первом номере «Дер Юд» в Варшаве.

Новым и весьма ярким этапом в жизни С. Я. является его приезд в Петербург, куда он был приглашен первым редактором первой еврейской газеты в России «Фрайнд» Саулом Гинзбургом в качестве сотрудника газеты. Он одновременно сотрудничает и в гебраистской газете «Газман».

Здесь, в Петербурге, Розенфельд выявляет свой блестящий талант первоклассного публициста и вскоре занимает весьма видное место среди русско-еврейской интеллигенции. С ним считаются, к его меткому, часто строгому слову прислушиваются, его безукоризненное перо покоряет сердца читателей.

В 1908 году Розенфельд становится главным редактором «Фрайнда». Его влияние растет, круг его литературной деятельности расширяется и Розенфельд становится одной из, центральных фигур среди русско-еврейской интеллигенции.

С особою яркостью выявляется тогда его личность с присущими ей свойствами, столь характерными для русской интеллигенции того времени вообще: выдержанность и прямолинейность мысли, морально-этическая строгость и последовательная требовательность как к самому себе, так и по отношению к другим. Мы имеем перед собою опять Розенфельда — бывшего «муссерника и маскила», но в другом превращении — Розенфельда борца-революционера, бунтовавшего против общепринятых «истин» и догм, не считаясь и не подчиняясь слепо якобы признанным авторитетам.

Во время первой мировой войны Розенфельд был уполномоченным еврейских комитетов для пострадавших от войны в Польше, в Херсонской и Полтавской губерниях.

В 1917 году он стал редактором Петроградского «Тагеблата» и после революции работал для «Общества Распространения Просвещения» и при поддержке комиссариата по еврейским делам редактировал совместно с Саулом Гинзбургом два исторических сборника «Прошлое».

Во время гражданской войны Розенфельд очутился в Бобруйске, а в 1919 году он переехал сначала в Вильно, а затем в Варшаву, где он стал сотрудничать в газете «Гайнт» и редактировал журнал «Ежемесячник».

В годы 1921—1922 он был редактором древнееврейской газеты «Гацефира» и писал публицистические статьи для Нью-йоркского «Tora».

В 1923 году Розенфельд приезжает в Нью-Йорк и становится постоянным сотрудником «Tora» и также пишет в гебраистских изданиях «Гадоар»